Пути памяти - читать онлайн книгу. Автор: Анна Майклз cтр.№ 58

Больше часа я потратил, просматривая книгу о ритуальных прическах, еще два часа читал о жизни одного афинского докера, который со временем стал организатором профсоюза. На какой-то полке я наткнулся на записную книжку Микаэлы, куда она записывала расходы, потом нашел составленный ею список вещей, какие ей хотелось купить во время поездок в Афины и по возвращении в Канаду. Один толстый фолиант в жестком переплете оказался дипломной работой Микаэлы по этике и музееведению. Она посвятила его трагедии Миника – гренландского эскимоса, его сделали живым экспонатом в американском Музее естественной истории. Миник узнал, что другим музейным экспонатом был скелет его отца. Стиль Микаэлы был скорее литературным, чем академическим, – печальная история Миника и полуденная жара вдруг наполнили душу ощущением тщетности всех моих стараний.

В конце концов, когда стало ясно, что без усилий найти твои записные книжки не удастся, я стал думать, что ты мог спрятать их не дома, а в расселинах скал, как та группа по спасению редких книг, которая во время войны закапывала их в землю вокруг одной из вильнюсских библиотек. Как все записи свидетелей, захороненные под половицами домов в Варшаве, Лодзи, Кракове. Я даже собрался было производить раскопки в твоем саду на маленьких участочках земли в каменистой почве вокруг дома. Я уже представлял себе, как в ходе поисков разрушаю стены.

Но ошибка моя состояла именно в том, что я искал то, что было спрятано.

* * *

Стоя на крыльце, я смотрел вниз – на гавань, казавшуюся отсюда такой далекой, что ее очертания лишь угадывались в разноцветной мозаике, как будто кто-то перевернул тележку с разными вещами и они в беспорядке рассыпались по берегу залива.

На вершине утеса носом к морю стояла лодка с облупившейся краской. Казалось, она в любой момент готова отправиться в плавание по воздуху. Чтобы втащить ее на тот утес, должно быть, понадобились усилия не меньше дюжины сильных мужчин с мулами.

Утро выдалось чудесное. Легкий ветерок разгонял жару. Некоторое время я так и стоял на крыльце, потом вошел в дом.

Лучи яркого света, пробивавшиеся из дырочек по краям ставен, пересекали комнату наискосок. Вдруг мурашками по коже пробежал страх – в полумраке у противоположной стены я увидел силуэт обнаженной женщины, тело которой прикрывали только спадавшие локонами волосы. Я пристально уставился на нее и смотрел до тех пор, пока не понял, что это резная деревянная фигура, украшавшая нос корабля, непропорциональная, такая большая, что, казалось, сам корабль потерпел крушение, врезавшись в стену.

Я вышел из дома и распахнул ставни на двух окнах, потом снова вошел через широкий дверной проем. В воздухе светлячками плясали пылинки. Кое-что из мебели было накрыто простынями, эти предметы казались снежными сугробами, до жути неестественными в такую жару.

Большую прихожую, как палубу корабля, по периметру окружали просто сбитые перила. Оттуда была видна расположенная ниже гостиная. Все пространство стен от перил до потолка занимали провисающие, перегруженные книжные полки. Позже я обнаружил, что за этим своеобразным балконом расположен твой кабинет, угнездившийся в уголке под самой крышей. Он тоже был набит книгами. На полу стоял торшер, сделанный из ветки дерева и накрытый бумажным абажуром, покачивался гамак, шезлонг провис под тяжестью наваленных книг, из окна в форме иллюминатора виднелся сад, раскинувшийся внизу, и далекие волны. Стены украшали картины атмосферных явлений, особенно мне понравилось одно старое изображение ложной луны. На письменном столе лежали разные камни, масляный компас, карманные часы с выгравированным на крышке изображением морского чудовища и блюдо с коллекцией самых невероятных пуговиц – в форме животных и фруктов, золотые форменные пуговицы моряков, украшенные якорями, пуговицы из серебра, стекла, перламутра, дерева, кости.

На самом деле дом был больше, чем казалось снаружи, задний его фасад почти доходил до холма. Комнаты были полны сокровищ. Изящно украшенных старинных барометров. Морских карт ветров, приливов и отливов, корабельных колоколов. Нескольких глобусов, один из которых был черного цвета, как грифельная доска; на нем специально не было ничего нарисовано, чтобы ученик мог его использовать как контурную карту, нанося на него мелом очертания стран и материков. На стенах висело несколько скульптурных головок, одна из которых изображала ангела, изъеденного солью дерева, в форме женщины – одной рукой она прикрывала грудь, свежий морской ветер трепал ее спутанные волосы.

Дом был как сцементированная обломочная горная порода, сложенная из кусочков дорогих сердцу мелочей. Все они были продуты ветрами и обкатаны волнами, все были старыми и странными, ценными по большей части только памятью тех, кто их бережно хранил.

Дюжина кораблей в бутылках, карта Луны. Старый морской сундук с крышкой, перехваченной железными ребрами. Застекленная этажерка у стены с коллекцией самых разных ископаемых окаменелостей. Обломки горных пород с фантастическими раковинами, камни, бутылки из синего стекла или красного. Почтовые открытки. Куски плавника. Подсвечники из глины, дерева, меди, стекла. Керосиновые лампы всех размеров и типов. Дверные молотки разной величины, каждый в форме руки.

Когда госпожа Карузос достигла того возраста, когда следить за домом ей стало совсем трудно, она прислала сюда дочку, чтобы та покрыла мебель простынями. Даже одежда в гардеробах была накрыта кусками ткани. У нас странное отношение к вещам тех, кто умер, – на них остались следы прикосновений ушедших от нас людей. Каждая комната, зиявшая отсутствием, была одновременно проникнута твоим присутствием. Когда я снял с дивана покрывало, под ним лежало одеяло, одним краем свешивавшееся к полу, – исчезнувший вес ваших тел оставил их очертания на простынях и подушках. Глиняная посуда со Скироса с орнаментом из слив и завитков цвета арбуза и волн. Стул, отодвинутый от широкого деревянного стола, как будто вы с Микаэлой только что из-за него встали.

На кухне я увидел потрепанную поваренную книгу с описанием блюд греческой и еврейской кухни, открытую на странице с рецептом сдобного теста, а рядом такую же потрепанную и явно принесенную сюда случайно «Естественную историю» Плиния. Я подумал, что ты зашел на кухню прочитать какой-то отрывок из нее Микаэле, а потом по рассеянности забыл отнести книгу на место. А может быть, она тебя попросила достать ей что-то с верхней полки или хотела спросить твоего совета о том, какой лучше приготовить соус, а ты обнял ее, и вы на время напрочь позабыли об обеде, а книга так и осталась лежать не на своем месте.

Глядя на твои раскиданные у двери сандалии, я видел обувь родителей, которая после их смерти верно хранила не только очертания их ног, но даже то, как они ходили, – истертая кожа сохранила память об их движениях. Так же как одежда, которую они носили, хранила память о них в прорехах и заплатах, в длинных рукавах. Здесь – в двух-трех шкафах и кладовках – хранились воспоминания о нескольких десятилетиях. Дом прячет в себе сокровенные отблески и отголоски памяти еще в большей степени, чем дневник. Дом – как прервавшаяся жизнь. В голове роились мысли о семьях, впечатанных в камень извержением Везувия, – в желудках тех людей навсегда осталась их последняя трапеза.