Сластена - читать онлайн книгу. Автор: Иэн Макьюэн cтр.№ 16

Весна в тот год выдалась теплая, и наша дружба расцветала вместе с деревьями и кустарниками, окружавшими парковые скамейки. В начальную пору нашего знакомства я, забегая вперед, довольно бестактно спросила его, не могло ли давление ученых родителей стать причиной его исключительной застенчивости. Вопрос этот обидел Макса, словно я оскорбила его семью: у него было типично английское неприятие психологических объяснений. Он сухо ответил, что не признает за собой этого свойства. Если он и сдержан с незнакомцами, то это только потому, что ему кажется благоразумным держаться настороже до тех пор, пока он не поймет, с кем имеет дело, а с людьми, которых он знает и которые ему нравятся, он совершенно нескован и спокоен. Так оно и оказалось. Отвечая на его вполне вежливые и благожелательные вопросы, я рассказала ему обо всем – о своей семье, о Кембридже, о не слишком хороших оценках по математике в дипломе и о колонке в «?Квис?».

– Я слышал о колонке, которую ты вела в газете, – сказал он, к моему удивлению. А потом сделал комплимент: – Говорят, что ты прочитала все на свете, по меньшей мере, все стоящее. В общем, что ты дока в современной литературе.

Замечательно встретить человека, с которым можно было наконец поговорить о Тони. Макс даже слышал о нем в связи с какой-то правительственной комиссией, учебником истории, да еще по какому-то поводу – кажется, имевшему отношение к спорам о государственной поддержке искусства.

– Как, говоришь, назывался его остров?

У меня произошел сбой в памяти. Я ведь хорошо помнила это название. Синонимичное смерти.

– Из головы вылетело, – сказала я.

– Финский? Шведский?

– Финский. Один из Аландских островов.

– Не Лемланд?

– Кажется, нет. Ну ничего, я вспомню.

– Скажи мне, когда вспомнишь.

Меня удивила его настойчивость.

– Почему это для тебя важно?

– Видишь ли, я довольно много путешествовал по Балтике. Десятки тысяч островов. Одна из самых охраняемых тайн современного туризма. Слава богу, что летом все мчатся на юг. Твой Каннинг, надо сказать, был человек со вкусом.

Мы оставили эту тему. Примерно месяц спустя мы сидели на Беркли-сквер, пытаясь восстановить в памяти слова известной песни о певшем на площади соловье. Макс поведал мне, что он – пианист-самоучка. Он, оказывается, любил наигрывать эстрадные мелодии и душещипательные песенки сороковых и пятидесятых – музыку, такую же немодную, как его прическа. Я помнила эту песенку по школьному спектаклю. Мы не то напевали, не то наговаривали чудесные слова – «Я прав иль я не неправ / Но я готов поклясться / Когда ты появилась, улыбнувшись / Тот соловей…» – когда Макс запнулся и спросил меня:

– Остров Кумлинге?

– Да, точно. Откуда ты знаешь?

– Мне говорили, что он восхитительно красив.

– Мне кажется, Тони нравилась его обособленность.

– Должно быть, так.

Весна расцветала все ярче, а вместе с ней – и мое чувство к Максу, достигавшее накала наваждения. Когда я была не с ним, а, например, проводила вечер с Шерли, то чувствовала пустоту и беспокойство. И напротив, испытывала облегчение, вернувшись на работу, когда видела его голову, склоненную над бумагами через несколько столов от меня. Но этого, конечно, было недостаточно, и вскоре я начинала торопить нашу следующую встречу. Похоже, я действительно испытывала склонность к мужчинам, скажем так, неуклюжего, старомодного типа (Тони не в счет) – долговязым, худым, умным и образованным. В манере Макса было нечто отчужденное и строгое. Его всегдашняя сдержанность смущала меня, но и вызывала во мне странную восторженность. Меня беспокоило, что на самом деле я ему не нравлюсь, но он слишком вежлив, чтобы сказать мне об этом. Я предполагала, что он следует целому кодексу неких частных правил, тайным понятиям о надлежащем поведении и цивильности, которые я постоянно нарушала. Но беспокойство лишь обостряло мой интерес к нему. Пожалуй, темой, которая его оживляла, предметом, который сообщал некую теплоту его манере говорить, был советский коммунизм. Макса можно было назвать классическим солдатом «холодной войны». Тогда как иные противники коммунизма говорили о своем отвращении и впадали в ярость, Макс полагал, что благие намерения в сочетании с неизменной человеческой природой привели целые народы к ужасающей трагедии и неизбежной западне. Фатальным образом права на счастье и личный успех оказались лишены сотни миллионов человек во всей советской империи. Никто, включая руководителей советского государства, не избрал бы для себя такое будущее. Поэтому выход необходимо было искать в переговорах, не теряя лица, в терпеливом убеждении и укреплении доверия, но при этом твердо оппонируя чудовищной идее, как он ее называл.

О его личной жизни я, конечно, не осмеливалась спросить. Интересно, думала я, живет ли с ним в Эгеме любовник. Мне даже хотелось съездить туда и посмотреть своими глазами, вот как далеко все зашло. Конечно, предположение о его нестандартной ориентации не добавляло мне оптимизма. Но я думала и о том, способен ли Макс, подобно Джереми, доставить женщине удовольствие, не получая его самому, пусть не идеальное, не взаимное удовольствие, но этого, как мне казалось, было бы достаточно, это было бы лучше, чем пустая тоска.

Однажды вечером после работы мы шли по парку. Разговор вертелся вокруг Временной ИРА [9] – я предполагала, что у него есть некоторые сведения об этом предмете изнутри. Он говорил о недавно прочитанной статье, и тут, повинуясь порыву, я взяла его за руку и спросила, хочет ли он поцеловать меня.

– По правде говоря, я об этом не думал.

– А мне бы хотелось, чтобы ты меня поцеловал.

Мы остановились посреди дорожки между деревьями, вынуждая людей нас огибать. Поцелуй был длительный и страстный (или он играл?). Быть может, он маскировал отсутствие желания. Когда он отстранился, я попыталась снова притянуть его к себе, но он мне не позволил.

– Ну полно, полно, – сказал он, дотронувшись до кончика моего носа указательным пальцем, как строгий отец, говорящий с капризным ребенком. Я ему подыграла, состроив обиженную гримаску, и смиренно вложила свою руку в его. Мы пошли дальше. Я знала, что этот поцелуй все для меня усложнит, но, по крайней мере, мы впервые держались за руки. Спустя несколько минут он отнял руку.

Мы сели на траву подальше от людей и вернулись к вопросу об ирландских боевиках. В прошлом месяце в Уайтхолле и Скотланд-Ярде обнаружили заложенные бомбы. Наше ведомство находилось в процессе реорганизации. Наиболее перспективных представителей нашего набора, включая Шерли, перевели из нашей «ясельной» канцелярии на более ответственные задания. Люди меняли кабинеты. Заседания за закрытыми дверями продолжались допоздна. Я тем временем плелась в хвосте. Свое разочарование я донесла до Макса, посетовав, уже не в первый раз, на то, что мы сражаемся в прошлых войнах. Безусловно, лекции замечательны, но с тем же успехом можно учить мертвый язык. Я утверждала, что мир разделен на два лагеря, и с этим ничего не поделаешь. У советского коммунизма было теперь не больше миссионерской лихорадки и стремления к экспансии, чем, скажем, у англиканской церкви. Репрессивная советская империя была изъедена коррупцией и находилась в коматозном состоянии. Новой угрозой становился терроризм. Я читала статью в свежем выпуске журнала «Тайм» и считала себя хорошо подготовленной. Речь шла не только о Временной ИРА или о различных палестинских группировках. Подпольные анархистские и леворадикальные группировки в континентальной Европе уже совершали теракты, закладывали бомбы, похищали политиков и бизнесменов. «Красные бригады» и банда Баадера – Майнхоф [10] ; «Тупамарос» [11] и бесчисленное множество других группировок в Южной Америке; в США – Симбионистская армия освобождения [12] . Эти кровожадные и самовлюбленные нигилисты хорошо организованы, налаживают связь через границы и вскоре доберутся до Великобритании. Мы уже познакомились с «Бригадой гнева» [13] , и следовало ожидать, что ситуация будет только ухудшаться. Зачем тратить львиную долю ресурсов на игру в «кошки-мышки» с никому не нужными типами, служащими в советских торговых представительствах?