Время неприкаянных - читать онлайн книгу. Автор: Эли Визель cтр.№ 22

Ева была другой. Отдаваясь, она словно совершала жертвоприношение. Которая из двух бессмертна для него, в нем? Но разве не означает бессмертие утраты существования? Когда-нибудь, если Господь даст ему время, он расскажет о них. Включит их в свою не законченную еще «Тайную книгу». Исчезнет ли тогда чувство вины? Нет, слишком поздно. Нельзя переделать прошлое по собственной воле: истина его остается неизменной. Однако Гамлиэль не может представить свою жизнь без Евы. И без Илонки.

Колокола умолкли. Погода прекрасная. Высоко стоящее солнце вспоминает, что его долг — согревать сердца и разглаживать морщины. Двери открываются и закрываются. Шумная она, эта улица. Юности не терпится развлечься. Сбежать из офисов и классов, от начальников и профессоров. Скорее, пора поговорить о другом. О клубничке наверняка. И о любви, почему бы нет. Короткие встречи, неизбежные расставания. Терраса соседнего бистро заполняется с удивительной быстротой. За несколько минут все столики оказались заняты.

— Вы хотите есть? — спрашивает Гамлиэль.

— Нет, — говорит докторша, качая головой.

— А пить?

— Тоже нет.

— Может быть, пройдемся немного?

Они переходят улицу, идут вдоль сквера, где со смехом носятся ребятишки, которые ударяются в рев, если упадут или упустят мячик, подхваченный умной дерзкой собачонкой. Ах, дети, дети: знаете ли вы, что когда-нибудь станете, как мы, взрослыми и лишенными надежды? Где был он сам, когда маленькие еврейские девочки бегали со своими братьями по саду их дома в Чехословакии, стараясь поймать безумные лучи полыхающего солнца, не зная, что они уже помечены и приговорены? Каждый раз, когда он их вспоминает, привычная тоска ложится камнем на мозг и застревает в горле, не давая дышать.

— Ваши дети, — спрашивает он. — Где они?

Сказать, что его дети, его дочери совсем забыли о нем? Он предпочитает выждать.

— Я не знаю, — отвечает докторша. — Наверно, в школе.

И, помолчав, добавляет:

— Мне страшно за них.

— Не за себя?

— За них больше. Они так молоды. Так уязвимы. И их любовь к отцу так чиста.

Незаметно для самих себя, они обошли весь сквер. Они по-прежнему бродят, разговаривают без всякой цели. Потом Гамлиэль останавливается: у него заболели ноги.

— Мы увидимся в два часа?

— Да. Я буду при Жужи Сабо… Это моя больная.

Она протягивает ему руку, он надолго задерживает ее в своей. Быстро проговорив «Спасибо, спасибо за все», она уходит. Гамлиэль следит за ней взглядом, пока ее силуэт не исчезает в толпе. Тогда он смотрит на часы: уже почти полвторого. Через двадцать минут он вернется в больницу, чтобы увидеть женщину, в чьей памяти, быть может, хранятся осколки его памяти.

Час настал. Служащий при входе в больницу узнает его и разрешает пройти. Гамлиэль явился на две минуты раньше срока, но уже много лет он испытывает странное ощущение, будто всюду опаздывает.

Какая-то санитарка показывает ему коридор, ведущий в палату, где он найдет госпожу Жужи Сабо. На мгновение он замирает перед полуоткрытой дверью. В темном углу на кровати сидит старая женщина, чье одиночество потрясает его даже больше, чем изуродованное лицо. Черная невидимая стена отделяет ее от других больных. Те разговаривают, шевелятся, беспокойно ворочаются, стонут — она нет. Бесстрастная и словно бы оцепеневшая, отчаянно и безнадежно одинокая, она пристально смотрит тусклым взглядом в далекую точку в пространстве, даже не пытаясь уцепиться за нее или отстраниться. Неужели это Илонка? Гамлиэль беззвучно убеждает себя, что это она, именно она и никто другой. Она ждет его. И только его.

Да нет, это невозможно! Больная не пробуждает в нем никаких воспоминаний, никаких ощущений. Его с ней ничто не связывает. Быть может, он встречал ее в ином мире, в иной жизни? Быть может, в другом обличье? Кто же эта венгерская беженка, ради которой он убил столько времени с утра?

Весть о ней передал ему Болек, бородатый еврей из польского города Даваровска, разносчик слухов по призванию, временами молчаливый, но чаще громогласный, бывший апатрид и брат всех жертв мира. Накануне они ужинали в обществе троих своих друзей, и Болек сообщил как нечто очень срочное:

— Я встретил одного человека, который просил меня передать тебе, что ты нужен тяжелобольной женщине.

— Я?

— Ты.

— Я нужен ей, чтобы написать за нее книгу?

— Книгу? Кто говорит о книге? Ей нужен тот, с кем она могла бы поговорить на своем родном языке.

Этот Болек обожает тайны. Он не может изъясняться, как все прочие: на заданные ему вопросы всегда отвечает туманно, многословно и не обязательно по существу. Извлечь из него информацию — тяжкий труд. Когда имеешь с ним дело, нужно угадывать. Поэтому Гамлиэль, не пытаясь выяснить детали, сразу перешел к главному:

— Значит, она венгерка? Но в Нью-Йорке можно найти сто тысяч людей, говорящих на этом языке. Почему ей нужен я? Кто она?

— Понятия не имею. Я сказал тебе все, что знаю. Это женщина. Она получила травму. Тяжелую. Автомобильная катастрофа, авария самолета? Ничего не знаю. Может быть, пожар. Никто не в состоянии добиться от нее ответа на самые простые вопросы. Она говорит только на этом странном языке, который понимают одни венгры, да и то приходится верить им на слово.

— И где сейчас эта женщина?

— Где же ей быть, по-твоему? В музее современного искусства? Она в больнице, балда.

Сидящие за столом друзья расхохотались.

— Ах так, в больнице? Ведь не в тюрьме же… к примеру, московской? — воскликнул маленький Диего, анархист из Барселоны, который никогда не мог устоять перед искушением разоблачить козни коммунистов, где бы те ни обретались.

Имя Диего он приобрел себе в Испании, куда отправился, чтобы вступить в Интернациональные бригады. А настоящее имя? Он утверждает, что вычеркнул его из памяти. Друзья подозревают, что он из Литвы, чьи уроженцы говорят на особо мелодичном и интеллектуальном идише.

— Держу пари, — продолжал он, — что эта больная в юности была коммунисткой. Как все мы.

— Заткнись, hombre, — раздраженно прервал его Яша. — Никто не имеет права оскорблять несчастную женщину.

— Кто тебе сказал, что она несчастна?

— Разве счастливая женщина оказалась бы в таком месте, о котором даже наш дорогой Болек ничего толком сказать не может?

— Болек, если ты знаешь, где она, скажи нам. Но будь осмотрителен, — вмешался Гад, считавший, что правило «быть осмотрительным» подходит к любому случаю жизни.

Не устояв перед напором друзей, Болек в конце концов назвал больницу.

Вот почему Гамлиэль стоит теперь в этой палате, где царствуют болезнь и несчастье, чуть ли не проклятие.

Он подходит к старой женщине.