И сразу наступила тишина. Тит криво улыбнулся, с шумом
задышал. Телохранитель сидел бледный и испуганный, словно его самого должны
были изнасиловать. Григорий и Антон стояли пораженные. Они даже не представляли
всей изощренной фантазии Константина Гавриловича. Откуда им было знать, что он
пришел на работу в КГБ в начале пятидесятых, когда еще были живы и работали те,
кто считал применение пыток к подследственным «изменникам Родины» вполне
оправданным и обоснованным делом. Откуда им было знать, что он прошел свою
«палаческую науку» еще тогда, на заре своей юности, и теперь вспоминал о тех
уроках с большим удовольствием.
А может, просто в нем взыграли садистские комплексы, которые
изначально сидят в каждом мужчине, но так или иначе подавляются. Тем не менее
при всяком удобном случае они вылезают наружу, превращая добродетельных отцов
семейства в изощренных садистов, а заботливых мужей в настоящих палачей.
— Ты не посмеешь, — шепотом сказал Тит, уже понимая, что его
мучитель решится на все.
— Несите «козлы», — вместо ответа распорядился Константин
Гаврилович, и оба его помощника вышли из комнаты.
— Чего тебе нужно? — спросил Тит, все еще надеясь отсрочить
позорный момент.
— Кто послал тебя к Головкину? От кого ты получал указание и
деньги? Только не ври, что от Червякова. Если бы у него было столько денег, он
бы не держал дешевый ресторан за городом. Чье поручение ты выполнял?
— Я вор в законе, — гневно повторил Тит. — Ты не понимаешь,
что я не могу ничего говорить. Я с ментами не путаюсь. Ты ведь бывший мент, я
тебя по замашкам узнал. Ты в «Кванте» начальник службы безопасности.
— Только не мент, — поправил его Константин Гаврилович, — я
всю жизнь в КГБ работал и таких гнид, как ты, всегда каблуками давил.
Григорий и Антон внесли металлические «козлы», на которых
пилят дрова, перевернули их, поставив перед Титом. Потом отстегнули ему левую
руку. Он пытался вырваться, но силы были слишком неравны. Левую руку приковали
к «козлам». Когда отстегнули вторую руку, Тит снова попытался вырваться. Он
даже оттолкнул от себя Григория, но Антон ударил его по горлу и, пока тот
хрипел, быстро прицепил его руку к «козлам», перевернутым набок. После этого
«козлы» туго притянули железной цепью к батарее.
Теперь нужно было расставить ноги пленника. Тот вырывался,
дергался, но после некоторых усилий они раздвинули ему ноги, приковав их тоже к
батарее. Тит весь побагровел, на губах снова появилась пена, он безумно
матерился, словно уже начал сходить с ума.
— Имя, — наклонился к нему Константин Гаврилович, — скажи
мне имя.
Тит повернул голову, чтобы плюнуть в своего мучителя. Он был
настоящим вором в законе, одним из тех, которые предпочитают смерть или
неслыханные мучения любому унижению. А унижением для такого человека было
что-либо рассказать своим мучителям. Но то, что собирался сделать Константин
Гаврилович, было не просто унижением. Это было неслыханным оскорблением.
Оскорблением, которое нельзя было смыть даже кровью, даже собственной жизнью.
Константин Гаврилович все рассчитал правильно. Для такого человека, как Тит,
подобная пытка была куда страшнее огня или ножа мучителя.
— Принесите камеру, — приказал Константин Гаврилович, и
Григорий отправился за камерой.
— Сними с него брюки, — отдал приказ главный мучитель и,
видя нерешительность Антона, снова сказал. — Сними брюки!
Антон вытащил нож, подошел к пленнику, чуть поколебался, но
затем взмахнул ножом, разрезая ткань. Тит застонал, нож задел тело, и по ногам
потекла тоненькая струйка крови. От волнения Антон нажимал ножом чуть сильнее,
чем это было необходимо. Когда обрывки брюк и трусов оказались на земле,
Константин Гаврилович повернулся к другому пленнику.
— Давай, петушок, — сказал он, — зарабатывай себе жизнь. У
тебя такая возможность появилась. Будешь потом всю жизнь гордиться.
«Петушок» сидел скорчившись. Он понял, что подобное и для
него хуже смерти, поэтому не решался даже поднять голову. В руках у Константина
Гавриловича появился пистолет. Григорий поднял камеру. Антон по-прежнему стоял
с ножом. Он подошел ко второму пленнику, снял с него наручники.
— Давай, — сказал Константин Гаврилович.
Телохранитель подошел к своему бывшему хозяину, нерешительно
оглянулся.
— Снимай брюки! — крикнул Константин Гаврилович, и крик
хлестнул по нервам, словно прут по телу. Пленник вздрогнул. Он взялся за свой
ремень, посмотрел на стоявшего перед ним и корчившегося в нечеловеческих
душевных муках Тита и… прыгнул на Константина Гавриловича.
Но опытный кагэбэшник выстрелил несколько раз подряд,
отбрасывая пленника к стене. Тот был уже мертв, но Константин Гаврилович
продолжал стрелять, вымещая на нем всю свою злобу. Бандиты оказались куда более
стойкими в понимании своего кодекса чести, чем он сам. И это особенно бесило
его.
— Теперь ты, Антон! — закричал он.
— Нет, — сказал Антон, — не могу.
— Что? — не поверил услышанному Константин Гаврилович. —
Давай, говорю. Иначе он нам ничего не расскажет.
— Он и так нам ничего не расскажет, — резонно сказал Антон,
— нельзя этого делать, Константин Гаврилович. Воры нам этого не простят.
— Иди ты к черту. Григорий, отдай камеру ему и иди ко мне.
Если бы я был молодой, я бы сам все сделал. Сам! — закричал белый от бешенства
Константин Гаврилович.
Племянник отдал камеру Антону, нерешительно подошел к дяде.
Привычка не ослушиваться грозного дядю сказалась и на этот раз.
— Снимай брюки! — крикнул Константин Гаврилович.
Григорий послушно спустил брюки до колен, отворачиваясь,
чтобы не видеть взгляда Антона. Тит замычал еще сильнее.
— Снимай, Антон, — приказал Константин Гаврилович и шагнул к
Титу, запрокидывая его голову: — Имя. Скажи мне имя. Через секунду будет
поздно.
Бандит вдруг начал поднимать обе руки. Это было невероятно,
невозможно, но он начал поднимать обе руки, словно мог сдвинуть массивную
батарею, намертво прикрепленную к стене. Все ошеломленно замерли. Было
непонятно, каким образом Титу удается поднимать руки. Послышался треск. Это
действительно сорвалась со своего места батарея. В неистовом стремлении уйти от
позора Тит вырвал ее из стены, сломав трубу. Он напрягся и силой своего тела
оторвал батарею.
Его мучители замерли. Это было ошеломляющее зрелище. Бандит
был велик в своем мученичестве. Он был великолепен.
— Держи батарею! — крикнул Константин Гаврилович своему
племяннику, и тот бросился к батарее, неловко упав на нее.
В этот момент Тит дернулся и обмяк, опустив голову.
— Потерял сознание, — недовольно сказал Константин
Гаврилович.