Сын аккордеониста - читать онлайн книгу. Автор: Бернардо Ачага cтр.№ 102

Такое поведение оказалось особенно невыносимым для Эчеверрии, поскольку он обладал прямо противоположным темпераментом, в высшей степени анархичным. На собраниях он стал задирать Карлоса, называя его «Супер», от слова «супербоец»: «Как нам рассказал Супер», «хотя Супер не разделяет моего мнения», и так далее. Как и следовало ожидать, это прозвище пришлось совсем не по душе Карлосу и послужило поводом для первого спора. А за первым последовало множество других; с каждым разом становилось все более очевидным, что они не переносят друг друга.

Однажды Карлос заметил, что нам непременно следует заниматься гимнастикой и пробежками и что Рамунчо и Эчеверрия должны бросить курить, потому что от бойца, который не поддерживает форму, можно ждать только проблем. Эчеверрия категорически отказался и ушел с собрания. Это взбесило Карлоса, и за отсутствием Эчеверрии он стал придираться ко мне: я должен был оставить всякие суеверия и немедленно выбросить кусочек материи, который имел обыкновение пришивать к изнанке своей рубашки. Я тут же дал ему отпор: «Да будет тебе известно, что эта ткань – священное воспоминание о бомбардировке Герники». – «Священное воспоминание, говоришь?» – гневно осудил меня Карлос. «Взгляните на этого революционера! Он говорит священное!» – воскликнул он, надеясь заручиться поддержкой Рамунчо. Но тот, разумеется, встал на мою сторону. Мы были не только товарищами по организации, но и друзьями. Рамунчо очень серьезно сказал Карлосу: «Тебе следовало бы проявлять больше уважения к товарищу, который потерял полсемьи в Гернике». – «С вами невозможно иметь дело!» – крикнул Карлос.

Но к сожалению, расположение звезд было не в нашу пользу. Не прошло и недели после того тяжелого собрания, как умерла мать Рамунчо. Он поехал с Эчеверрией в По; надумал позвонить домой, и ему сообщили печальное известие. Это могло быть случайностью, а возможно, и телепатией; музыканты – очень хорошие телепаты, особенно аккордеонисты. В середине дня Карлос появился на кухне и, не говоря ни слова, пошел к ящику, где я хранил пистолеты. Видя, что он кладет их в сумку, я спросил, что произошло. «Нечто очень серьезное», – ответил он, не глядя мне в лицо. Или глядя, но не видя меня. Его мысли находились где-то в другом месте. Он направился к двери кухни, унося с собой пистолеты, но я встал перед ним, преграждая ему путь. «Мой пистолет нужен мне», – сказал я ему. Каким бы там руководителем группы он ни был, он не имел права отнимать у меня оружие. Он мгновение поколебался, но в конце концов вытащил его из сумки и положил на стол. «Этот, не так ли?» – сурово сказал он. «Я хочу знать, что произошло», – сказал я в ответ. Тогда он рассказал мне, что Рамунчо находится по ту сторону границы, что он отправился на похороны своей матери, даже не спросив разрешения, и что он заплатит за свое предательство. Услышав слово «предательство», я испугался: этого организация никогда не прощала. «Это не предательство, – сказал я. – В крайнем случае, безответственность. А что думает по этому поводу Эчеверрия?» Он посмотрел на меня пристальным взглядом: «Ты с кем?» – «На данный момент я ни с кем», – ответил я. Он ушел, хлопнув дверью. Наш космический корабль уже сошел с орбиты.

Рамунчо и Эчеверрию спас Пали. Когда я увидел что он приехал в Мамузин, я испытал большое облегчение. Он всегда уверял, что мы самые любимые его товарищи и что он в большом долгу перед Рамунчо за то, что тот спрятал нас в Ируайне, когда мы оказались в кольце жандармов. Карлос теперь мог кричать и вопить до хрипоты, ему не удастся наказать моих друзей: при хозяине корабля матрос не командует.

Пали пришел на кухню после разговора с Карлосом и принялся рассматривать книги с рецептами, которые стояли у меня на кухонной полке. «Ну, что будем делать, Трику?» – спросил он меня через пять долгих минут. «Скажи мне сам, что ты решил, так мы быстрее покончим с этим», – ответил я. Тогда он заговорил о том, что нам надо вернуться к активной деятельности. Это был единственный выход. В противном случае Рамунчо с Эчеверрией придется понести наказание. «Я отправлюсь с ними, – быстро принял решение я. – Мы уже давно вместе, и мне бы хотелось, чтобы так было и дальше». – «Это как раз то, что я хотел узнать», – сказал Папи, ставя книгу, которую он держал в руке, обратно на полку.

Я понял, что наш космический корабль начинает менять курс. В дальнейшем нам предстоит отправиться в опасные места, но мы остаемся прежней командой. Среди нас не будет посторонних пилотов. Тем вечером, когда Эчеверрия попросил меня выбрать лучшее вино, какое у нас было на кухне, и мы в последний раз поужинали в Мамузине, я испытал большую радость. Затем, прежде чем лечь спать, я пришил воспоминание о Гернике с изнанки моей любимой рубашки. Мнение Карлоса меня мало волновало. Контакт с этим кусочком ткани был для меня очень важен. Он напоминал мне о причинах борьбы. И кроме того, приносил мне удачу.

Но на этот раз удачи не было, как, впрочем, и смены курса. Все продолжало разрушаться. Рамунчо очень горевал о своей матери, и когда мы попросили его чтобы он взял с собой аккордеон, он стал так горячо отказываться, что нам трудно было настоять на своем. Тем не менее мы снова его об этом попросили. Эчеверрия сказал ему: «Аккордеон на этот раз нам пригодился бы, как никогда. Имей в виду, что до Барселоны шестьсот километров, и нам предстоит ехать на поезде. Если мы поедем с музыкой и песнями, нас примут за трех веселых парней, которые едут развлечься». Рамунчо мрачно ответил: он возьмет с собой аккордеон, если мы полагаем, что это необходимо, но хочет, чтобы его оставили в покое. У него не было никакого желания разговаривать.

В поезде он снова рассердился. В купе к нам подсели двое пьянчужек, привлеченные музыкой. Они только и делали, что просили его сыграть модные лесенки, и Рамунчо волновался, потому что не знал, какие мелодии в моде сейчас в Испании. «А та, что пел Антонио? Эва-Мария пошла загорать на пляж…» – начал напевать Эчеверрия. «В полосатом купальнике, с кожаной сумкой», – подхватил один из пьянчуг. «Да, да, сыграй это», – поддержал его второй, принимаясь пританцовывать. «Ну, хватит!» – резко оборвал их Рамунчо и сунул аккордеон обратно в футляр.

Следующий час мы провели в полном молчании, даже пьянчужки, похоже, успокоились. В какой-то момент поезд снизил скорость, и один из пьянчуг выглянул в окно. «Подъезжаем к Сарагосе», – сказал он. Второй добавил: «Здесь тоже полно красных». Я удивился, услышав эти слова. А может быть, я Удивился несколько позже, когда увидел, что эти якобы пьянчуги наставляют на нас пистолеты. Мой лежал в сумке. Я занервничал, не зная, что делать. Внезапно Рамунчо ударил стоявшего перед ним полицейского – потому что это, разумеется, были полицейские – по руке, и пистолет упал на пол. Чисто рефлекторно я наклонился и попытался его поднять. Но не смог. К тому времени в купе было еще трое мужчин, молодых и спортивных, наверняка из особого жандармского подразделения. Один из них применил ко мне прием каратэ, нанеся удар в шею, отчего рука у меня повисла бессильно, как плеть. Это было 19 августа, суббота. После почти пяти лет активных действий наша группа провалилась.

Я не знаю, куда нас повезли, потому что на головы нам надели мешки, чтобы мы не могли ничего видеть. Несомненно было то, что нас не оставили в Сарагосе, потому что мы ехали на машине еще три или четыре часа. Возможно, нас привезли в Мадрид. Или в Сан-Себастьян. В дороге с нами обращались очень грубо. Например, я пытался просить воды и, не успевая закончить фразу, получал удар ногой в спину или голову. Один удар совершенно меня оглушил. «Лучше молчи, Трику», – сказал мне Рамунчо, и тоже получил за это удар.