– Конечно, хочу. – Себастьян перестал бегать по комнате. – Она заперла дверь между нашими спальнями.
Синклер уставился на него, потом расхохотался.
– Да это старый женский трюк. Отказать мужчине в том, чего он хочет. И тогда женщина получает то, чего хочет сама.
– Я уже не знаю, чего она хочет, – с раздраженным вздохом произнес Себастьян. – Но в этот самый момент она во всем признается своему отцу.
– Вот это да! – Синклер присвистнул. – Как ты думаешь, ее отец тебя застрелит?
– Скорее ее тетушка.
– Тогда тебе нечего терять. Говорю тебе: соблазни ее, соблазни сегодня же ночью. Взломай дверь, если придется. Скажи ей все то, что говорил мне о ней. Что будешь любить ее завтра больше, чем сегодня, и что ты мечтаешь умереть, держа ее руку в своей… Прекрасные слова, между прочим. Я намерен позаимствовать их у тебя в случае необходимости.
– На здоровье, – ответил Себастьян.
– И так далее, и тому подобное. – Синклер смерил его твердым взглядом. – Она любит тебя, старина. Почему, скажи на милость, она продолжает этот обман?
– Она не говорила, что любит, и я тоже не говорил.
– Еще одна проблема. Скажи ей, ради Бога. – Синклер тяжело вздохнул. – Ты же так умело общался с женщинами.
– У меня в голове все перемешалось с того самого момента, как я ее увидел. Но ты прав – я объяснюсь, соблазню ее, и в конце концов она выйдет за меня.
Синклер усмехнулся:
– Вот сэр Себастьян, которого я знаю. А теперь пойдем к твоим братьям – они в бильярдной, курят и пьют твой первоклассный ликер. Мужская компания – это именно то, что тебе необходимо перед битвой со слабым полом.
– Согласен, – кивнул Себастьян, и оба приятеля отправились в бильярдную.
Это не очень-то похоже на план, и тем более на хороший, но ничто другое не сработало.
Синклер прав. Он пытался вести себя прилично и следовать глупым правилам, а это противно его натуре. Он хотел, чтобы она была в его постели до конца жизни. И только как жена. И, черт возьми, она будет его женой.
Глава 19
– Никогда не думала, что мне придется говорить такое. – Лотте не сводила глаз с племянницы. – Ты, Вероника Смитсон, полная идиотка.
– Почему? Потому что хочу сохранить независимость? – в свою очередь, удивилась Вероника.
– Потому что ты не представляешь, чем рискуешь, – заявила Лотте.
Тетя и бабушка пришли в библиотеку вместе, и бабушка тут же заснула в кресле.
– Вы с ним любите друг друга. Всем сидевшим сегодня за обеденным столом это было ясно. За исключением, кажется, тебя. – Лотте бросила взгляд на брата. – А ты собираешься что-нибудь сказать?
– Я уже сказал то, что хотел. – Он поднял бокал и кивнул сестре. – Теперь это прекрасно делаешь ты.
– Я всегда ценила свою независимость и свободу, – сказала Вероника. – Не понимаю, почему мне следует от них отказываться.
– Существует такое понятие, как компромисс, моя дорогая. Сэр Себастьян не производит впечатление человека, который стал бы требовать, чтобы ты уступала каждому его капризу. – Лотте покачала головой. – Такие мужчины, как он, встречаются редко, и за них следует держаться.
– Брак меняет человека, – упрямо заявила Вероника.
Лотте фыркнула.
– Не настолько. Этот человек влюбился в тебя. Ему нужна ты, а не какое-то вялое, слезливое существо.
– Не могу поверить… Ты всегда была абсолютно независима и делала только то, что хотела. И теперь именно ты ратуешь за брак?
– И жила в доме, который не является моим, с братом и матерью, – отрезала Лотте.
– Но мне казалось, что ты была вполне довольна… Ты много путешествовала, занималась благотворительностью, в общем, тем, что тебя интересовало.
– И каждую ночь отправлялась спать одна! И буду одна до последнего вздоха. – Лотте замолчала, и это было долгое молчание. – Самое ужасное, Вероника, – это быть одной и сожалеть об этом. И знать, что винить в этом, кроме себя, некого. Не было ни единого дня, чтобы я не сожалела о своих прошлых решениях. Чтобы не спрашивала себя, что могло бы быть, если бы я так не боялась уступить. Не следуй моему примеру. Я позволила упрямству и гордости разрушить возможность счастья.
Вероника не могла поверить своим ушам.
– Я понятия не имела ни о чем подобном.
– Разумеется. Мои сожаления я не выставляла напоказ и никогда не говорила об этом ни с кем.
– Я подозревал, – тихо произнес отец.
– Ты, дорогой брат, мог, конечно, понять, что такое сожаление, но в своих горестях ты по крайней мере не виноват. – Она усмехнулась. – Тебя постигло несчастье, а я… просто дура. – Лотте повернулась к племяннице: – Тебе никогда не приходило в голову, почему я так одержима идеей членства женщин в Клубе путешественников?
– Потому что женщинам не следует отказывать в этом из-за того лишь, что они женщины, – не колеблясь, ответила Вероника.
– Это, конечно, официальная причина, но… – Лотте сделала глубокий вдох. – Это дает мне возможность поспорить с Хьюго. Ничто в жизни меня так не воодушевляет, как поспорить с этим человеком. У меня просто кровь бурлит в жилах.
У Вероники перехватило дыхание.
– Ты до сих пор его любишь?
– Я ненавижу саму землю у него под ногами.
– Да, мы жалкое семейство, – с кислой усмешкой произнесла бабушка.
– Ты, оказывается, все это время не спала? – изумилась Лотте.
– Я спала ровно так же, как и в мои
особыемоменты. Сколько интересного можно узнать, когда все думают, что ты не в себе или спишь. – Она устремила на Веронику твердый взгляд. – Насчет сливового пудинга я не шутила. Если его не подадут, я расстроюсь. – Она вздохнула. – Это – единственная моя радость на Рождество. И в этом виноваты мои дети, да и я тоже. Ты… – Она повернулась к сыну. – Ты должен был уже давно оставить свое горе позади.
– Я думал, что уже это сделал, – ответил он.
– Возможно. – Бабушка кивнула. – Но ты замкнулся. Тебе было легче жить так, чем измениться. Милый мальчик, я знаю, как это трудно. Твой отец умер тридцать лет назад, а я все еще жду, что вот оглянусь и увижу его, или услышу его голос, или почувствую, как он дотронулся до моей руки. Но у тебя была дочь, которой ты совсем не занимался. Что касается тебя… – Она повернулась к Лотте. – Ты утратила любовь к жизни, потому что была слишком упряма, чтобы согласиться с тем, что то, чего хотел он, было так же важно, как и то, чего хотела ты.
– Я знаю это. – Лотте гневно взглянула на мать. – Успела понять за четверть века.
– Может… еще не слишком поздно? – осторожно спросила Вероника.