Худышка - читать онлайн книгу. Автор: Иби Каслик cтр.№ 4

Холли родилась глухой на левое ухо.

«Я уйду» – это была первая осмысленная фраза Холли. Она сказала мне ее, сидя на полу и выжимая горькие слезы. Ее дрожащий голос, ее попытки говорить показывали, как сильно она старалась быть умницей. В то время мы пытались заставить ее разговаривать односложными словами. Мы ликовали и плясали по кухне и делали ей радостные знаки, когда она лепетала что-нибудь вроде «гу-гу» или «ня-ню». Мы пытались отучить ее молчать целыми днями, после чего она вдруг просыпалась с криком.

– Холли. умница! Холли, ты говоришь!

Я невольно потянулась вниз, чтобы взять ее на руки, но она захныкала и прижалась к полу. Она сжала кулачки и горько заплакала. Я убрала руки. Мама готовила ужин, скороварка свистела, папа в гостиной читал вслух стихи. И без того уже о доме было слишком шумно.

Рожденная в мире полуслов и орущих радиоприемников, венгерских песен и нескончаемых мелодрам, Холли уходила в подполье, когда наша чертова динамичная семья слишком уж расходилась. Холли рано научилась нас прогонять или, по крайней мере, затыкать хоть ненадолго.

А я? Я родилась между старым и новым миром, через пять месяцев после того, как мои родители приехали в эту страну, и мне понадобилось двадцать два года, чтобы понять, как научиться контролировать шум, как урвать себе хоть чуть-чуть покоя и тишины, да и сейчас не очень-то мне покойно.

Когда Жизель в прошлом году приезжала домой на рождественские каникулы, я заметила: что-то происходит. Я видела, как ее глаза бегают по тарелкам во время обеда, подсчитывают, планируют, как отделаться от еды. У нее было несколько хитростей. Чаще всего она съедала пару кусочком с тарелки, а все остальное выкидывала в мусорное ведро, когда, как она думала, никто не видит. Но ей пришлось этим заниматься не слишком долго, потому что я заметила и сказала маме.

Узнав, что есть такая болезнь, я пошла в библиотеку разобраться. «Перфекционизм как расстройство», «Девушка, которая думала, что у нее нет желудка». Затаив дыхание, я сидела над этими книжками, положив их на чистый, блестящий стол. Я сидела в тихой библиотеке, а в ухе у меня тикали часы, и я разглядывала фотографии тех девушек с огромными головами и ужасно длинными костями, которые чуть не протыкали кожу, так что казалось, будто им должно быть больно.

В конце апреля, когда нам позвонила Сьюзен, соседка Жизель по комнате, и сказала, что Жизель заболела, и сгрызла все ногти на одной руке.

– Она сдала годовые экзамены – успела сказать мне Сьюзен, пока я не передала трубку маме. – Она в первой десятке отличников и хочет остаться на летние курсы, но, по-моему, ей нужна помощь.

Я не удивилась, мама и врач Житель тут же устроили ее в какую-то лучшую клинику в городе, хотя туда записывались чуть ли не на год вперед. Я не уверена, может, мама воспользовалась папиными регалиями, чтобы надавить на кого нужно, или Жизель было так плохо, что ее требовалось положить в больницу немедленно. В общем, Жизель попала в больницу после одного «случая» в колледже. Сьюзен всегда очень туманно говорила об этом «случае». Может, Жизель где-нибудь упала в обморок или, может, совсем чокнулась и стала кидаться едой на уроках по анатомии. Короче говоря, им надоело терпеть, да и ей, кажется, тоже надоело. Но я не хочу сказать, что она пошла врачам навстречу – ничего подобного.

– У меня завтра контрольная! – ругалась она на медсестру в приемном покое и скрипела зубами. – У меня на эти глупости нет времени!

Тсс, дочка, насчет контрольной не беспокойся, потом догонишь, – сказала мама, приглаживая волосы Жизель и растирая ее руку своими пальцами. Мы с мамой пытались удержать и уложить ее, и обе не сводили глаз с ее пластикового больничного браслета, висевшего на тонюсеньком запястье, с царапин и синяков на ее руках и ногах. Было похоже, как будто она свалилась с велосипеда, или что-то в этом роде.

– Что случилось? – спросила мама, а Жизель дергала себя за волосы, как сумасшедшая.

Для человека, который недоедает, она была уж слишком активная. Она закидала медсестру кучей вопросов, и у нее даже хватило сил и духу взять меня в борцовский захват. У меня было сильное желание ущипнуть ее за то немногое что оставалось у нее на костях, но я с этим желанием справилась и вывернулась из ее хватки.

– Пока, придурки! – закричала она, когда медбрат покатил ее по коридору.

– Она не про нас, мам, и вообще ни про кого, она так просто, просто болтает.

Потом я поняла, что Жизель либо наглоталась таблеток с кофеином, либо чего-нибудь покрепче из того, чем они баловались в университете, или может. у нее начался бред. Мама сказала:

– Надеюсь, ее причешут.

Волосы Жизель, всегда такие аккуратно расчесанные, длинные, чудесного цвета патоки, превратились в желтые гнезда из длиннющих дредов, завязанных сзади большой резинкой для волос и куском ткани. Мне нравилась новая прическа Жизель, только очень уж она была огромная, лицо казалось маленьким, и вообще она отдаленно напоминала пугало.

– Кажется, она очень взвинчена, миссис Васко, – сказала медсестра. – Мы дадим ей успокоительное.

– Хорошо, – отрывисто сказала мама медсестре, сжимая мою руку.

Мама с трудом узнала ту здоровую, длинноволосую, хорошо сложенную дочь, которую оставила у дверей университета меньше десяти месяцев назад, и, может быть, она ненавидела или, но крайней мере, боялась этой дикой, кричащей, лохматой, костлявой девицы, выдающей себя за Жизель.

– Пойдем, – сказала мама. Ее лицо потемнело, – Вернемся завтра, узнаем, как она.

Я подняла палец, показывая «Минутку», и побежала по коридору.

Жизель лежала на высоких подушках и больничном халате, а медбрат искал вену на ее руке. Она казалась гораздо спокойнее, когда улыбнулась мне.

– Это моя сестра, ей четырнадцать лет, – сказала она медбрату, как будто я какая – то знаменитость и она очень мною гордится.

Медбрат кивнул мне и продолжал щупать руку Жизель, отыскивая неуловимую вену.

– Как там мама? – вдруг спросила она очень серьезно, как будто прекратила валять дурака.

– Ты постаралась вывести ее из себя.

– Ну…

Оно почесала голову, один дред выбился из аккуратного хвоста, и виновато посмотрела на меня. Потом перевела взгляд на медбрата, который все стоял с иглой над ее тонкой рукой.

– Дайте мне. И одним быстрым движением моя сестра зубами туго затянула жгут вокруг плеча, выхватила из его руки иглу и вставила себе в руку ловким движением опытного наркомана.

– Не волнуйтесь – сказала она, приложив к губам палец, – я никому не скажу. К тому же я сама врач.

Она тихо засмеялась, потом закрыла глаза, как будто лекарство немедленно оказало действие. Медбрат взял у Жизель шприц с таким видом, будто ему хотелось дать ей по уху, и отвязал жгут. Выходя из палаты, он пробурчал что про испорченную молодежь. Тогда Жизель широко раскрыла глаза, шире некуда.