Йошкин дом - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Райхер cтр.№ 36

Утром, смеясь и полностью опустив историю страшного сна, она рассказала светловолосой хозяйке про то, как ночью чуть было не потерялась. И если бы не ее собака, закончила Летта, широко и благодарно улыбаясь, я бы до сих пор бродила там, в темноте, среди домов.

— Какая собака? — удивилась хозяйка. — Но у меня нет никакой собаки.

— Это не болезнь, физически ты вполне здорова. Это что—то вроде заложенной в тебя программы, понимаешь? Пока никто с тобой об этом не заговорит, с тобой ничего не случится. Но в тот момент, когда кто—нибудь заговорит с тобой об этом — именно об этом, случайно, узнав откуда—нибудь или просто догадавшись, — программа сработает и ты умрешь. Сразу.

— Боже мой, какая патетика. Ведь я же могу просто никому об этом не рассказывать.

— Можешь.

— Ведь я же могу уехать, сменить имя, скрыться ото всех — и никто тогда не узнает где у меня какая программа.

— Логично.

— Давай еще раз. Я хочу понять в чем тут загвоздка.

— Давай.

— Я больна. То есть я не больна, но обречена. Обречена я не сама по себе, а только в связи с кем—нибудь,

кто приведет в действие заложенную во мне программу. Если какой угодно человек заговорит со мной об этом — вот именно об этой моей обреченности…

— …может быть, желая тебе помочь, или посочувствовать, или даже спасти…

— …может быть, желая мне помочь, или посочувствовать, или даже спасти — неважно, с какой целью, но только заговорит со мной об этом, о моей программе и моей смерти…

— …программа придет в действие, и ты умрешь.

— Программа придет в действие, и я умру

— Умница.

— Умница.

(Смешок.)

— Ну и что мне теперь делать?

(Cut.)

— Доктор, а что случилось с той девушкой? Помните, весной, вы еще рассказывали мне о ней — какая—то мистика, какая—то программа, вроде как она должна была умереть, если с ней кто—нибудь заговорит или что—то в этом роде…

— Не просто заговорит, а заговорит об этой самой программе. Отлично помню, никакой мистики. Была такая девушка.

— И что с ней было дальше?

— Дальше? Очень просто с ней было дальше. Она пошла на улицу и, чтобы обдумать все, что я ей рассказал, решила посидеть где—нибудь одна. Там, где ей никто не помешает. Залезла на чердак какого—то многоэтажного дома, села там у окна, пригорюнилась, черных дум вовсю полна.

— Доктор, вы циник!

— Я не циник, Ниночка, я ученый. Дальше слушать будешь?

— Буду конечно.

— Тогда не перебивай. Села у окна, пригорюнилась. И не сообразила гордая беглянка, что в глубокой задумчивости поперлась на чердак своего собственного дома. Увидела в чердачное окно, как во двор того же дома входит один из ее — ну, скажем так, друзей. Близких друзей. Испугалась: вот от сейчас меня поймает! Вот он сейчас со мной заговорит! А друг и правда был близкий, часто угадывал ее мысли, на расстоянии чуял ее несчастья, и все такое. Она в панику: он поймет, он узнает, он погубит. Выходить некуда: вокруг чердак, а к выходу из дома чешет тот самый друг. Рванула на крышу. Он снизу увидел девушку на крыше, поскакал за ней.

— Зачем?

— Ну сама посуди: бежит красавица по крыше, дом высокий, красавица раньше альпинизмом не увлекалась. Озаботился друг. Поднялся на чердак, оттуда по девицыным следам, она — от него, он — за ней. Добежали до края крыши, дальше — следующий дом, но не вплотную, а через какое—то расстояние. Она примеривается прыгать. Он в ужасе: ну точно, с ума сошла.

— А поговорить она с ним не могла?

— О чем? О том, чтобы он ни в коем случае с ней не заговаривал о том, о чем она и сама не знает? Ведь, рассказав ему все, она бы так или иначе услышала, как он с ней об этом говорит. Нет, ей от него отделываться надо было. Любой ценой.

— Ох…

— Вот тебе и «ох». Я просил не перебивать. Так вот, она — к краю, он — в панику. А щель между домами там неширокая была, она бы перепрыгнула вполне, ничего страшного. Только друг тот никак понять не мог, какого лешего краля собирается рвать от него через соседние крыши и вообще по воздуху. Ширину пропасти он издали различить не мог, но высоту дома знал очень даже хорошо. И он заорал что есть мочи! Заорал ее имя, чтобы она хоть на минуту остановилась — а тем временем хотел подбежать и ее в охапку схватить.

— И что? И что?

— И ничего. Она от его крика вздрогнула и обернулась — сама ведь уже прыгала практически, уже совсем на краю была. Ну и сорвалась оттуда к чертовой матери.

— …

— …

— Высоко?

— Девятый этаж.

— И что?

— И все.

— Так ведь… Господи… Подождите, подождите, доктор…

— Да, Ниночка.

— Так ведь получается, что ее это программа дурацкая сработала! Ведь этот мужик ее, друг, хахаль, действительно с ней заговорил. И она ведь действительно от этого умерла! При чем действительно сразу же!

— Ну да. А никто не сомневался, программа при таких условиях не могла не сработать.

— Неужели, доктор, существуют настолько мощные программы?

— Да не было там никакой программы. Это я эксперимент проводил по негипнотическому кодированию. Я сам создал и завел эту программу — тем, что ей о ней рассказал. Вот и все.

Карпа умер.

Об этом нам сообщил классный руководитель, доктор Фарс. Он с утра, до уроков, собрал всех в ординаторской и объявил, что этой ночью умер маленький Карпа. Мы помолчали полминуты, и доктор Фарс тоже помолчал. Потом он продолжил.

— Карпа умер, — сказал доктор Фарс, — и это большая удача для нашего класса. Сегодня у нас по программе практическое занятие в морге, но я уже почти собрался его отменить, потому что в морге нет подходящих трупов для препарирования. Был один позавчера, но его забрали для выпускных экзаменов. Теперь же урок отменять не придется, потому что умер Карпа и первую лекцию цикла «Устройство сердечной мышцы» я прочитаю с его помощью.

Мы зашумели. Учиться на знакомом трупе было гораздо интереснее, чем на незнакомом. Доктор Фарс послушал нас какое—то время, понимающе склонив голову.

— В морг, господа, — скомандовал он.

В морге мы сразу увидели Карпу и сгрудились вокруг него. Карпа лежал на чистом блестящем столе и был счастлив. Его не было.

Еще накануне вечером Карпа был. Он был, и он шел — шел по тому самому длинному пустынному парку, где его уже третий год подряд встречала женщина. Незнакомая, взрослая, чужая женщина. Женщина третий год подряд подходила к Карпе, становилась вплотную к его потной груди и говорила шепотом, всегда шепотом: «Снимай». И Карпа снимал.