Семейная реликвия. Ключ от бронированной комнаты - читать онлайн книгу. Автор: Александр Сапсай, Елена Зевелева cтр.№ 8

МГУ закончил с отличием? Так и то в основном для того, чтобы Алке своей, змеюке ядовитой, доказать, что могу это сделать, не прикладывая особых усилий. Шутя и играючи, да еще с легкостью проворачивая и разные темные делишки — „халтуру“ денежную, как любила мстительно добавлять она. И что толку? Не продолжил же восхождение по лестнице научной карьеры, а так и оставил все на полпути. А не Алка ли меня во все эти делишки, над которыми потом смеялась, растягивая язвительные тонкие губы, всегда и втравливала? Денег ей, видишь ли, вечно не хватало, заразе. Даже при своем отце, тесте моем ненаглядном, по сути, все то же самое проповедовала, правда, уже совсем под другим соусом. А я-то, дурак дураком, тогда уши развесил, внимания особого на все это не обращал. Только сейчас стал наконец-то по-настоящему все понимать, по-взрослому, что ли. А тесть все же неплохой мужик, решительный, энергичный, целеустремленный и твердый, как кремень. Иначе разве добрался бы он от должности завклубом, массовика-затейника в глухом, Богом забытом сибирском городке, где о туалетах-то нормальных люди и сегодня, видно, не знают, до влиятельного поста — заместителя управляющего делами ЦК КПСС. Деньгами огромнейшими ворочал бывший колхозный бухгалтер, тем самым „золотом партии“, которое по сей день ищут, как Остап Ибрагимович с Кисой Воробьяниновым драгоценности в стульях. Да и куда вложены сокровища двадцати миллионов партийцев — уж наверняка знает, и кому дивиденды по сей день они приносят — тоже. Все знает, но сказать не хочет. Сталина на таких, как он, нет. Все бы не только рассказал, но и сам лично показал и принес. Не зря же вождя всех времен и народов сейчас так активно стали вспоминать к месту и не к месту. Представляю, сколько водки в те времена тестю пришлось выпить с разными проверяльщиками и ходатаями, молвившими за него нужное словечко в различных инстанциях. Трудно подумать даже. А какой выдержкой нужно было обладать? Но добился всего, что задумал. И надо сказать, до конца держался, как партизан в немецком плену. Это потом, правда, когда понял, что все к концу идет, летит в пропасть, малость сломался, уступил под натиском своих трех баб — жены и двух акул-дочерей, в том числе и моей Алки-пираньи, которым всегда всего не хватало. А больше всего — денег. Стал потихоньку приворовывать из партийной кассы деньжата, списывать помаленьку закупленные для партийных домов отдыха и санаториев ковры, дорожки, мебельные гарнитуры и прочее, и прочее. В общем, все, что под руку попадалось. Готовился к крушению страны, заранее зная, что оно произойдет довольно скоро. „Рыл окопы и запасал зерно“, — как говорил китайский лидер».

«А ташкентская речка Салара будет раем казаться тогда…», — улыбнувшись, чуть слышно вновь напел Геннадий засевший в памяти куплет ресторанной песенки, подъехав к дому сестры на юго-западе Москвы, прямо напротив церкви, в которой собрались отпевать так и не рассказавшего об их семейной иконе Вогеза.

Татьяна, сидя за кухонным столом родительского дома, беседовала за чаем с соседкой, интеллигентной женщиной, районным врачом-терапевтом Людмилой Сарычевой, муж которой был известным в городе хирургом-онкологом. Отец ее — полковник в отставке, фронтовик, так же, как и Александр Иванович, преподавал историю КПСС в техническом вузе. Однако в связи с тем, что их дочь Лариса надумала поступать на филфак Ташкентского университета и больше никуда, Людмила решила заранее проконсультироваться по этому вопросу именно с Татьяной — во-первых, как с ученым-филологом, а во-вторых, как со старинной приятельницей их семьи. Интересовали Людмилу многие детали: порядок подготовки и сдачи экзаменов на филологический факультет, главным образом на романо-германское отделение как наиболее популярное, контингент обучающихся там студентов и пр.

— У нас довольно много красивых девочек из самых известных, уважаемых в городе семей. А ребята есть просто талантливые. Некоторые, представляете, уже рассказы свои в «Юности» публикуют, не говоря о наших изданиях, таких как «Звезда Востока». А кое у кого даже есть изданные в Москве поэтические сборники, — рассказывала Татьяна Алексеевна, время от времени беря в руки пиалу с зеленым чаем и подливая чай Людмиле. — Взять, к примеру, хотя бы сегодняшний день. Подошел ко мне студент третьего курса после занятий, небезызвестный, наверное, и вам Виктор Энкер. Его отец сейчас высокий пост в республике занимает — директор Главташкентстроя. Так вот, показывает он мне отпечатанный на машинке лист бумаги со стихами. И говорит, улыбаясь: «Татьяна Алексеевна! Пожалуйста, прочтите и оцените мое творчество. Я вам очень доверяю. Уверен, вам это должно понравиться».

Представляете, Людочка, я читаю и с каждой строчкой удивляюсь все больше и больше. Процитирую дословно вам первое четверостишье, которое запомнила:

Пропах наш город сладостью восточной.

Во рту ужасный привкус от нее.

Я по трубе спускаюсь водосточной,

А мне навстречу говорящее ОНО…

Сами понимаете, кто и что под этим имелось в виду, расшифровывалось в следующем четверостишии. Даже не пойму, как к этому мальчишке относиться теперь. Может, он вообще провокатор. Всякое мы видели за последнее время. Однако парень, скажу я вам положа руку на сердце, очень талантливый. Я сужу не по этому, конечно, шутливому стихотворению. А двое ребят, которые у меня учатся на первом курсе, так просто журналисты от Бога. Уже в «Известиях» столичных печатаются. Большие проблемные материалы о жизни республики пишут. Их фамилии Меликянц и Вулис, может, слышали или читали? Они у нас на факультете еще и юмористическую газету «Утюг» издают, в которой мой муж по линии парткома с большим удовольствием участвует. Просто наслаждение от каждого номера получает и всем рекламирует то, что ребята там пишут. Так что совсем не пожалеет ваша дочь. Ей, думаю, будет очень интересно у нас. Стоит поступать, но конкурс, будьте уверены, очень большой. Нужно готовиться уже сейчас, немедленно. Потом поговорим, а то, может, и с педагогами позаниматься стоит. Учиться у нас — престижно. Сам Рашидов к нам не раз приезжал. А это о многом говорит, вы же понимаете, моя дорогая.

Татьяна Алексеевна на минуту прервалась и, раздвинув занавеску, выглянула через раскрытое окно во двор и ужаснулась.

— Олюшка! Ты где это так испачкаться умудрилась? — всплеснув руками, воскликнула она.

— Алина, мамочка, меня толкнула специально, да еще и стукнула, — наябедничала тут же Оля. — Не буду я с ней играть, она плохая девочка! — громко плача, сквозь слезы выкрикнула дочь, подбежала и уткнулась матери в колени.

— Станислав, а ты что там сидишь в песочнице, как в рот воды набрал? Что же ты за сестренку не заступаешься? Не видишь, что ли, ничего, что вокруг происходит? Она же самая маленькая из вас, — намеренно строго проговорила мать.

— Она сама виновата, мам, играть не дает никому. Ко всем все время пристает, — тоже, чуть было не заплакав и надув губы, пробурчал Стасик. — Всегда она хочет быть главной да чтобы ее только все и слушались. Все время ко всем лезет. Командует…

— Ребята, сейчас разберемся, только вы не ссорьтесь и не плачьте, — быстро скомандовала Татьяна Алексеевна. — А ну живо мыть руки и домой, кушать. Посмотрите только, какие вкусности бабушка вам наготовила.