Беседка. Путешествие перекошенного дуалиста - читать онлайн книгу. Автор: Миша Забоков cтр.№ 56

Так вот, с подмоченной репутацией эксперта по анализу политических течений российской общественной жизни, к тому же облитый с головы до ног ушатами грязи за сомнительного свойства литературные выверты и евроазиатские наклонности, снедаемый непереносимой тоской от беспросветности будущего, подавленный свалившимися в течение дня огорчениями, но не сломленный, — я нуждался в празднике, как еще не вполне посиневший утопленник в срочном искусственном дыхании.

Конечно, мне ничего не стоило надеть на босу ногу шлепанцы, чуть подтянуть ослабленный на плавках шнурок и отправиться в бар «Лидо», где меня, как почетную особу, встретит целая ватага скучающих барменов. Однако, как я уже отметил, хотелось общего праздника, одного на всех, как День Победы, — такого, чтоб дым стоял коромыслом, — праздника, который вызывал бы только одобрительную реакцию со стороны правоохранительных органов в лице капитана и его команды. И если бы подобные чудеса, которые на берегу всё же изредка случаются, правда, либо слишком поздно, либо не со мной, не происходили по вашему желанию и своевременно в средиземноморских круизах, я бы и не подумал прикасаться к перу. Чего зря бумагу марать! В том-то всё и дело, что морской круиз — невымышленная сказка! Между тем засвидетельствовать чудо — это только полдела, мало ли свидетелей Иеговы — их у нас хоть пруд пруди, а вот сделать так, чтобы тебе при этом еще и поверили, чтобы чудо стало общепризнанным фактом, — в этом я вижу главное назначение свидетеля как посредника между теми, кто прежде выражал сомнение в истинности данного чуда, и теми, кто ныне заразился верой в него. Состряпав приведенную выше дефиницию, я вдруг обнаружил, как сперва соответствие истине подменило саму истину, а потом — и соответствие куда-то подевалось! Удрученный таким наплевательским отношением к истине, обязуюсь в дальнейшем следить за своей речью и говорить правду, и ничего, кроме правды!

Итак, уповая на праздник во спасение души посредством чуда, я в одиночестве сидел в каюте и глядел внутрь себя. Выражаясь высоким штилем: в каюте средь пустынных волн сидел я, дум великих полн, и в пустоту глядел. Мирыч, которую хлебом не корми, только дай пообщаться с согражданами, отправилась с визитом к Николь. Я был один как перст, если не считать прикорнувшего где-то в тайниках моего сознания последовательного евроазиата. Но для него на сегодня выход заказан. Хорошего понемногу. «Пойти, что ли, выпить капитанского коктейля», — в сжатой форме мелькнула предвестницей спасения витиеватая мысль. Интересно — чем на сей раз решил нас побаловать капитан? Так, где тут у нас программка дня? Ага, вот она! И что же? «Bloody Mary» — 50 г водки, томатный сок, острая перечная приправа, соль. Ну что ж, как начало — вполне сойдет. Ба! А это что за рожа с костями? Так ведь это же веселый Роджер!.. Не понял… мы что — в плену у пиратов? Но вроде бы я не слышал никаких позывных тревоги — ни семи коротких гудков и одного протяжного, ни раздирающего душу крика капитана: «К оружию!», ни, на худой конец, отчаянного вопля боцмана: «Полундра — спасайся кто может!» Неужто нас полонили в ту единственную пору, когда мы более всего беззащитны и находимся в состоянии послеобеденной дремы? Так что же это получается — выходит, накрылась медным тазом «Кровавая Мэри»?!

Я в волнении начал искать глазами сигареты. «Стоп, — говорил я себе, — только без паники! Паника из-за недоставшихся 50 г водки на корабле, атакованном пиратами, несравненно хуже, чем геройское бесстрашие в дымину пьяного пассажира авиалайнера, захваченного террористами. Поэтому давай-ка спокойно проанализируй ситуацию». А ситуация такова: Мирыч до сих пор не вернулась. А должна бы! Значит: либо ее беседа с Николь протекает столь увлеченно, что они просто не обратили внимания на какой-то там заурядный флибустьерский набег, либо никакого набега и нет. Против первой версии и в пользу второй говорил тот факт, что три предыдущих брака Николь уже были разобраны нами по косточкам, а в четвертое замужество, которое еще могло бы послужить предметом обстоятельного разговора, причем настолько обстоятельного, что собеседницы могли просто-напросто проворонить, как между делом их пленили пираты, — вступить ей было пока что недосуг. Уж больно скоротечен круиз, да и всё у всех на виду. Следовательно, решил я, свободная от семейных обязательств Николь служит нам порукой тому, что мы не лопухнемся и в нужный момент сумеем отличить гражданскую свободу от пиратской кабалы. Тогда откуда же взялась эта ужасная рожа с костями? Я снова взял в руки программку дня.

И только тут до меня дошел подлинный смысл, скрытый в пиратской символике. Оказывается, нас оповещали о том, что сегодня вечером взамен чопорной степенности и благообразных манер от нас ждут разнузданного легкомыслия и безграничной веселости, потому что и ужин, и следующий за ним карнавал были призваны воскресить в нашей памяти славное прошлое вольнолюбивых морских разбойников. А что это есть, как не общий праздник, выстраданное чудо, по которому так тосковала моя душа, целый день блуждавшая по унылым закоулкам России! Один лишь перечень блюд пиратского ужина создавал праздничное настроение. Привожу его без купюр: бомженина, железобекон, мозги компостированные, скат электрический в песке (порциями по ПО и 220 V), сапогетти с тиной, торт с кремом для нормальной и жирной кожи, мазутная жидкость, напиток «одноглазый кашалот», шампанское с глушителем, морская вода в ассортименте и в конце — пожелание приятных ощущений в желудке.

Да, такое меню ко многому обязывало. И в первую очередь следовало позаботиться о соответствующем маскарадном наряде. Но что же у меня было под рукой? Врангелевские вельветовые джинсы, шелковые рубашки, строгий вечерний костюм, найковские шорты, белая и черная бабочки, легкие парусиновые брюки, белая фрачная сорочка… И что себе думает Мирыч в отношении моего гардероба? Ну совершенно надеть нечего! Хоть вообще на ужин не ходи! Меня охватило отчаяние.

Первой конструктивной мыслью было отправиться в ресторан в том виде, в каком я уже находился, то есть в плавках и шлепанцах на босу ногу. Ведь, собственно, именно в таком виде я и собирался преодолевать обуявшее меня уныние в баре «Лидо». Впрочем, по меньшей мере три фактора удерживали меня от принятия подобного решения. С одной стороны, его очевидная простота, сулившая мне непременную встречу с аналогичным образом разодетыми корсарами; с другой стороны, в ту минуту, когда я принял первоначальное решение, то есть тогда, когда я, подобно сахарному арбузу, привлекавшему своей сладостью назойливых ос, был окутан роем печальных мыслей, мне было не до того, чтобы раздумывать — в каком виде я появлюсь в баре «Лидо»; ну и наконец, тогда всеобщее веселье казалось мне бесплодной фантазией, в то время как сейчас — совсем другое дело.

Мой взгляд упал на постель, где были раскиданы Мирычины шмотки. «А почему бы и нет? — подумал я. — Броско, оригинально, в лучших буффонадных традициях мужского праздничного костюма для театральных капустников. С этой минуты можете называть меня Дафной».

Так, для начала немного макияжа — тушь, тонированный крем, румяна, помада. Уже неплохо. Далее. Верх… — без верха, середина и низ — пестренький сарафанчик. Чтобы предупредить кривотолки, будто бы данный наряд выдержан в чересчур уж скупом убранстве фасонов и красок летнего крестьянского облачения женщины, собирающейся на жнивье, и бесповоротно пресечь клеветнические измышления по поводу того, что русской женщине и надеть-то нечего в разгар страды или в период работы на гумне, — я натянул поверх сарафана — пусть теперь кто попробует усомниться! — французский лифчик. Но особо ценной находкой в моем одеянии служила скромная зеленая косыночка, перетянутая концами на затылке, с которой я связывал основные надежды, рассчитывая на то, что она придаст мне завершенный образ юной девушки, зеленеющей на краю несжатого поля подобно одинокой березке в степи.