Ночной поезд на Лиссабон - читать онлайн книгу. Автор: Паскаль Мерсье cтр.№ 3

Все началось с того, что он рассматривал склонившихся над тетрадями учеников, будто видел их в первый раз.

Люсьен фон Граффенрид, мальчик, во время сеанса одновременной игры, которую Грегориус проводил в актовом зале против дюжины учащихся, тайком передвинувший фигуру. Обойдя остальные доски, Грегориус снова остановился перед ним. И тут же уловку заметил. Он просто смотрел на него. Краска залила лицо Люсьена. «В этом не было необходимости», — спокойно сказал Грегориус и сделал так, чтобы партия свелась к ничьей.

Сара Винтер, в два часа ночи позвонившая ему в дверь, потому что не знала, что делать со своей беременностью. Он сварил кофе и выслушал ее — ничего больше. «Я так рада, что последовала вашему совету, — сказала она неделю спустя. — Рано еще заводить ребенка».

Беатрис Люшер с ее ровным каллиграфическим почерком, на глазах превращающаяся в маленькую старушку под непомерной ношей честолюбивого стремления к первенству.

Рене Цинг, вечно отстающий.

А вот Натали Рубин. Девочка, не ищущая его благосклонности, чуть-чуть напоминающая придворных фрейлин прошлых столетий, неприступная, обожаемая роем поклонников и вызывающая опаску из-за своего острого язычка. На прошлой неделе после звонка на перемену она встала, потянулась, как кошка, которой уютно в ее шкурке, вынула карамельку из кармана фартучка, развернула и, проходя мимо его стола, почти сунула ее в рот. Потом вдруг остановилась и протянула ему ярко-красный леденец:

— Хотите?

И, насладившись его замешательством, рассмеялась своим неподражаемым звонким смехом и словно невзначай коснулась его руки.

Грегориус мысленно прошелся по ним по всем. Вначале ему показалось, что он подводит какой-то промежуточный баланс своих чувств. Но посередине подсчетов заметил, что все чаще думает: «Сколько у них еще впереди! Сколько им еще предстоит! Сколько всего с ними еще может случиться! Сколько всего их ожидает!»

Português. Он слышал мелодию и видел лицо женщины с закрытыми глазами, появляющееся и исчезающее в складках махрового полотенца, белое, как алебастр. В последний раз он окинул взглядом склоненные головы. Потом медленно поднялся, подошел к двери, снял с крючка мокрое пальто и, не оборачиваясь, вышел из класса.

Портфель с книгами, сопровождавшими его всю жизнь, остался на столе.

На верхней площадке он остановился, припомнив, как каждые пару лет относил книги переплести заново. Все время в одну и ту же мастерскую, где работники неизменно потешались над истрёпанными, зачитанными страницами, напоминавшими скорее промокашку. Пока портфель лежит на столе, ученики будут думать, что он вышел ненадолго. Только не это послужило причиной того, что он оставил книги и теперь должен побороть желание вернуться и забрать их. Если уж он уходит, то должен уйти и от этих книг. Он осознавал это с отчетливой ясностью, направляясь к выходу, пусть даже в этот конкретный момент и не вполне понимал, что значит «уйти».

В вестибюле его взгляд остановился на лужице, образовавшейся там, где женщина в промокшем плаще ждала, пока он появится из туалета. Это был след гостьи из другого, непознанного мира, и Грегориус рассматривал мокрое пятно с благоговением, которое обычно дарил лишь археологическим находкам. И только заслышав шаги привратника, Грегориус опомнился и выскочил из гимназии.

Не оборачиваясь, он дошел до конца квартала и повернул за угол, откуда мог незамеченным бросить прощальный взгляд на давно знакомое здание. Он и представить себе не мог, как любит его и все, что оно собой воплощает, и как будет по нему тосковать. Он подсчитал: сорок два года назад он, пятнадцатилетний гимназист, впервые переступил его порог, трепеща от стеснения и предвкушения счастья. Через четыре года он покинул его с аттестатом зрелости только для того, чтобы снова ступить в его стены на следующие четыре года, замещая попавшего в катастрофу учителя греческого, который в свое время открыл ему античный мир. Из практикующего студента он перешел в категорию преподавателя, находящегося в длительном академическом отпуске. И только в тридцать три наконец-то получил диплом.

Защитил он его только ради Флоранс, жены, которая на этом настаивала. Об ученой степени он вообще не думал, а когда его об этом спрашивали, только смеялся в ответ. До этого ему просто не было дела. До чего было, так до древних текстов: дотошно вгрызаться в каждую грамматическую и стилистическую деталь, касающуюся истории того или иного выражения. Другими словами, всегда находиться «на уровне». И это вовсе не означало непритязательность — по отношению к себе он был чрезвычайно требовательным. Не было это и чудачеством или каким-то извращенным сортом тщеславия. Это было — как он позже не раз размышлял — скрытой яростью, направленной против чванливого общества. Своим непреклонным упрямством он хотел отомстить этому миру тщеславия, в котором всю жизнь страдал его отец, не поднявшийся выше смотрителя музея. То, что другие, с куда меньшими способностями — честно говоря, до смешного мизерными — защищали дипломы и получали синекуры, ничего для него не значило: будто они принадлежали другому, мелочному миру, масштабы которого он мог только презирать. А в гимназии никому и в голову не приходило заменить его кем-то с дипломом. Ректор, сам специалист по древним языкам, знал, как великолепен Грегориус — на голову выше его. Уволь он такого преподавателя — бунта гимназистов не избежать. Экзамен, который Грегориус в конце концов сдал, показался ему до смешного простым — сдал он шутя, в половину отпущенного времени. Потом он долго не мог простить Флоранс, что она заставила его отказаться от своих принципов.

Грегориус развернулся и пошел по направлению к Кирхенфельдбрюке. А когда увидел мост, испытал странное, сколь тревожащее, столь и умиротворяющее чувство, что за пятьдесят семь прожитых лет впервые сам распоряжается своей жизнью.

На том месте, где женщина под проливным дождем читала письмо, он остановился и посмотрел вниз. Только теперь до него дошло, с какой высоты здесь можно упасть. Хотела ли она на самом деле прыгнуть? Или это был его преждевременный страх, зародившийся оттого, что брат Флоранс спрыгнул с моста? Кроме того, что родным языком женщины был португальский, он не знал о ней ничего. Не знал даже имени. Смешно, конечно, пытаться разглядеть отсюда в темных водах скомканное письмо. Но он так долго всматривался, что начали слезиться глаза. Вон то черное пятнышко — не его ли зонт? Он судорожно ощупал карман пиджака, чтобы убедиться, что записная книжка с номером телефона, который безымянная португалка написала ему на лбу, все еще при нем. Потом нетвердо зашагал к концу моста, не зная, куда же двинуться дальше. Он замыслил убежать от своей прежней жизни. Может ли человек с такими намерениями просто пойти домой?

Его взгляд упал на отель «Бельвью», старейший и самый фешенебельный в Берне. Тысячи раз он проходил мимо. И всякий раз чувствовал его живое присутствие. И сейчас он подумал о том, что ему необъяснимым образом важно, что он по-прежнему тут, на месте. Его бы испугало, узнай он, что здание снесли или что тут больше нет отеля — даже конкретнее: этого отеля. Но ему никогда не приходило в голову, что он, Мундус, может туда войти. Он нерешительно направился ко входу. Остановился «бентли», водитель вылез и зашел внутрь. Грегориус последовал за ним с таким чувством, будто совершает нечто немыслимо революционное и по сути своей запретное.