Медленные челюсти демократии - читать онлайн книгу. Автор: Максим Кантор cтр.№ 114

Однако было бы неверно сказать, что именно русские так прагматично относятся к малым народам. Прагматичное отношение к наемному труду — не злостная славянская черта, это здоровая черта цивилизованного мира. Цивилизация вообще исходит из выгоды, а не из идеалистических конструкций. Подчиняясь той же логике нужды, из самой России утекло много миллионов русских — и оказались в тех же условиях, в каких пребывают их азиатские соседи в России. Экономической эмиграцией в двадцатом веке никого не удивишь — и лишь единицы занимаются тем, что высокопарно именуется бизнесом, то есть торгуют природными ресурсами своей страны. Подавляющее большинство остальных граждан работает проститутками, обслуживают клиентов. Процент славянских проституток столь высок, что нет города в Европе, где отсутствовал бы русский бордель. А немолодым русским теткам, как-то ввинтившимся в Германию, Италию, Австрию, тоже находится дело, благо платить им много не требуется. Вчерашние инженеры и учителя охотно нянчат детей мясников, моют прихожую у владельцев бензоколонок, прогуливают собачек дантистов, идут сиделками в дом престарелых. И украинцам, просочившимся в Европу, платят не ахти, но все же выходит выгоднее, чем дома. И выпускники университетов, и пожилые дяденьки, коим бы сидеть на пенсии, — за счастье считают окончить свои дни в просвещенном мире — официантом, полотером, маляром. Им бы внуков нянчить, но они нянчат чужих внуков, и это — по нормальным человеческим меркам — безумие. Однако так происходит уже много лет, все привыкли. Русских, украинцев, белорусов берут на работу в Европе исходя из того же самого здорового расчета: меньше платить надо за труд нецивилизованного гражданина. А русские нанимают на работу пораженных в правах соседей и недоплачивают туркменам, грузинам, азербайджанцам. И славяне, и азиаты стараются выжить — пристроиться в центре цивилизации, а как надоест пол мыть, пробуют угонять машины, открывать казино, держать рынок — так делают африканцы в Париже, русские в Лондоне, грузины или таджики в Москве. По отношению к России туркмен или азербайджанец выглядит недостаточно цивилизованным, и его разрешено унижать, а русский человек выглядит недостаточно цивилизованно по отношению к Западу — и его, убогого, тоже щадить не станут.

Все это дурно. Но это — так. Так устроено нарочно, совсем не случайно, именно так живет большой мир, заменивший идею интернационализма — идеей глобализации. Вы покупаете английское пальто, сшитое в Китае из сукна, произведенного сербскими рабочими — и так происходит оттого, что данный трудовой процесс обходится дешевле для цивилизованного развития большого мира. Вообще говоря, капиталистическое производство никогда не сулило расцвета моральных качеств (см. Диккенса), и отношения меж субъектами производства по мере укрупнения задач — лишь усложняются, но благороднее не становятся. Порой этот процесс вдруг является нам в своем неприкрытом, омерзительном виде — и тогда мы негодуем, произносим слова «фашизм» и прочие взволнованные реплики. Только не вполне понятно, отчего вдруг происходит этот выброс моральной энергии — и куда направлено негодование просвещенного общества? Простите, вы какой именно аспект унизительной истории отвергаете? С какого момента началось унижение? С того ли, когда сербского рабочего приспособили шить английское пальто, а грузинского учителя позвали чинить канализацию в Москве? Или с того, когда идеал интернационализма заменили на идеал цивилизации? Или с того, когда процесс разрушения стали именовать просвещением? Или с того момента, когда унифицировали культуру, подверстали духовное развитие к материальному прогрессу?

Либеральная интеллигенция в знак протеста против анти-грузинских акций правительства отправилась в грузинский ресторан — а также вышла на митинг солидарности на Пушкинскую площадь, украсив себя значками «Я — грузин». В момент поглощения шашлыка (со времен оппозиционных бесед на кухнях, у русской интеллигенции выработалась стойкая связь между протестом и приемом пищи) и в момент прикрепления значка (стоя около «Макдональдса», интеллигент выглядит датским королем, выехавшим из дворца с желтой еврейской звездой) происходит некое символическое братание с грузинским народом. Непонятно, правда, как глубоко это братание — происходит ли оно, так сказать, на абстрактно-общечеловеческом уровне, или в социальном плане также? Ну, словом, мы братья символические — или взаправду? В случае взаправдашнего братания возникает неприятный вопрос, как быть отныне с грузинскими сантехниками — будем ли мы платить им больше за ремонт бачка? Или братались преимущественно с Бендукидзе, Церетели и держателями казино «Кристалл»? Всех ли униженных братьев мы зовем в братскую семью опять, или только грузин? Как быть с таджикскими разнорабочими — повысим ли мы им ставки? И далее: например, отзовем ли лицензию у компании «Дон-строй» — за циничное обращение с национальными меньшинствами? Недурно бы выйти на стройплощадки богатых особняков с лозунгами «Я — таджик», только соберется ли почтенная публика? Как быть с сербами — мы в свое время как-то вяло с ними братались, может быть оживить дискуссию? Одним словом, не вполне ясно, как метрополия братается с колонией? Даже если лучшие сыны метрополии протягивают руку бескорыстно и с благородным пафосом, значит ли это что отныне статус колониальных товаров и их сбыта — отменен? Если бы испанские зажиточные граждане вышли на митинг в защиту своей прислуги с плакатами «Я — филиппинец», это тоже выглядело бы как взволнованное братание, но что-то мешает считать данное братание совершенно подлинным. Чего ж теперь, после митинга, прислугу за общий стол сажать? Братьям у братьев — и пол не мести, что ли?

Лучше так, чем никак. Лучше обед в грузинском ресторане и значок «я грузин», чем вообще никакой реакции на действия властей.

С ценностью института братства дело обстоит примерно так же как с ценой на алмазы и драгметаллы. Если цены на алмазы падают, это верный признак того, что вскоре они взлетят опять — надо лишь подождать, пока мелкие производители разорятся, и их производство скупит монополия «Де Бирс»… Если моральная стоимость печально известной формулы «свобода-равенство-братство» изничтожена, то это не навсегда, но лишь до тех пор, пока понятия «братство» и «свобода» не возникнут в новом изводе, присвоенные новой логикой новой империи. Прежнее «братство» никуда не годилось, его отменили за ненадобностью, вот возникнут новые условия, и тогда оно опять станет актуальным. Что с того, что ни алмазы, ни принцип человечности — не меняются от замены владельцев, то есть тех, кто данный продукт монополизирует? Дело ведь не в самом братстве, а в условиях, в которых мы за него боремся. Вот сегодня все более или менее устроилось, теперь можно снова можно бороться за братство и опять выходить на митинги.

Некогда, описывая то братство, что было привлекательно на рубеже веков, русский поэт Маяковский писал так:

…Москва

для нас

не державный аркан,

ведущий земли за нами.

Москва

не как русскому мне дорога,

а как огневое знамя!

…

Три

разных истока

во мне

речевых -

Я