По пути на работу она заскочила к Уинфилд. Чарли еще спал. Гарнет немного постояла, глядя на него. Мир и покой – вот в чем он нуждался больше всего, но напрасно он надеется обрести их в новой среде. Администрирование в больших дозах может оказаться вредным для его мозгов. Усмехнувшись, Гарнет сунула письмо за кофеварку. Этот текст взбодрит Чарли сильнее кофеина.
Глава 70
– «Харли-Барли»? – повторил старик. – Это еще что за хреновина?
– Что?.. – Ноа Кохен пригнулся к нему, пытаясь разобрать слова, заглушенные свистом ветра. Ветер был ужасным – казалось, их вот-вот сдует с раздолбанного причала. Кохен провел детство на северном побережье Лонг-Айленда и знал, что такая погода тут редкость. Вихрь рокотал над Коннектикутом, набирал скорость над бухтой и с воем накидывал на Ориент-Пойнт, бомбардируя порывами ветра причальные строения.
Старик, пригибаясь, свернул к лодочному сараю. Под навесом, спрятавшись от яростного ветра, он как будто немного смягчился.
– Да она не даст и половины той скорости, на которой вы носитесь по Саунду!
– О, так вы знаете «Харли-Барли»?
– Вы, городские, слушать не умеете. Никто не назовет так лодку, кроме чертовых курортников. Надо же, по имени какой-то бабы назвать лодку! – Он осуждающе покачал головой. – Вам нужна «Ширли-Герли» с Пет-ти-Байт.
Кохен развернул карту:
– Вы мне покажете это место?
Старик выпятил тонкую нижнюю губу.
– Вам, чертовым законникам, помогать нельзя. Вам всегда мало, что ни дай. Уже дал вам ее чертово имя. Может, мне вас за руку к ней отвести?
Кохен широко ухмыльнулся.
– Вы разговариваете, как бутлегер времен «сухого закона». Но если так, вам должно быть под восемьдесят, а я бы не дал вам больше шестидесяти.
– Восемьдесят семь в июне. – На самом дне водянистых глаз полыхнул торжествующий огонек. – Живой пока, черт возьми.
Он ткнул узловатым пальцем в карту:
– Старый дом на берегу. Перенесли его туда с Плама во время проклятой войны. – Старик лукаво подмигнул, и Кохен опешил:
– Простите?..
– Ну, когда они сделали из Плама... Сам знаешь что.
Кохен всмотрелся в карту и заметил кружок, означавший, что Плам имеет статус государственной научной лаборатории. Контрабанда наркотиков могла спокойно процветать на острове.
– И много там этой дряни под замком?
Старик снова подмигнул.
– Под замком, говоришь? Не похоже. У нас здесь все дно завалено ихними проклятыми штуками, до самого Порт-Джефферсона и Бриджпорта.
– Но они ядо...
– Рыбаки то и дело вытаскивают канистру-другую в сетях. Раз в неделю уж точно.
– Господи! – воскликнул Кохен. – И что они делают?
Губы старика раздвинулись, обнажив розовые, как у младенца, беззубые резиновые десны.
– Что делают? – Он еще раз хитро подмигнул. – А в воду кидают, назад, в бухту. Что им еще с ними делать?
Они подъехали на моторке к дому на Петти-Байт, но там не было ни души. Будь Кохен один, он бы непременно залез в дом и осмотрелся. Но он терпеть не мог делать такие вещи при свидетелях, в особенности при мальчишках, годившихся ему в сыновья. У них может возникнуть искаженное представление о ФБР.
На обратном пути лодку подхватил отлив, да еще и сильные ветер подгонял их, подталкивал в спину. Лицо законника Кохена застыло, словно высеченное из гранита. Ни контрабандисты, ни непогода не остановят справедливость, которую он несет в грешный мир. Этой капризной лодке, как норовистой лошади, придется покориться.
Юные матросики сражались со штурвалом, пытаясь развернуться под порывами ветра. Ревели две сотни лошадиных сил. Двойной скрежет прорезал шум воды и ветра, перемежаясь с душераздирающими завываниями. Лодка наклонялась и поднималась на волнах, как необъезженная лошадка. Подгоняемый ветром прилив заставлял ее задирать нос. Кохен чувствовал небывалый подъем. Впервые в жизни у него были помощники. Он обязан был дать им незабываемый урок!
– Держись! – громче ветра завопил Кохен. – Эх, держись, ребята!
Глава 71
Передовица была озаглавлена: «ВЕЛИЧАЙШАЯ ИЗМЕНА». Предполагалось, что читателям «Нью-Йорк таймс» нет нужды напоминать цитату из Т. С. Элиота.
"...девять падших женщин, на лицах которых лежит печать затравленности... из безликой организации, коммерческая заитересованность которой в проституции наконец привела ее на суд справедливости.
Не за посредничество – преступление во всех пятидесяти штатах Америки, – но во имя охраны здоровья... удары молний обрушились неожиданно с небосвода, настолько олимпийскими были громовые разряды справедливости...
...Не придираясь к этим дарам Юпитера, позвольте напомнить, что «безликая» организация обряжена в многочисленные личины. Под грохот взрывов яростной нарковойны пошатнулись устои Нью-Йорка... создатели зелья убийственной новизны... В этом... контексте девять затравленных женщин представляют миллионы жителей Нью-Йорка, униженных действиями этой безликой организации.
Эти девять – сестры в своем мученичестве. Мы не должны отворачиваться от них...
Итало Риччи, не дочитав, отшвырнул газету, сорвал очки со своего ястребиного носа и от души выругался. Выругался, как старый сицилийский крестьянин, хотя родился в Ист-Сайде. Он проклинал редакцию «Таймс» вместе с семьями до третьего поколения, эту шайку cornuti, прогрязших в кровосмешении дочерей с отцами, матерей с сыновьями, и дядьями, и племянниками. Он призвал на них голову чуму, и проказу, и библейскую язву, чтобы их проело до мозга костей и сердца их превратились в помойную яму. Он проклял человечество, породившее эту гадину, и девять шлюх, и их мадам-покровительницу – жену чудо-доктора Ванса, и пожелал им слепоты и личинок под кожу. Он проклял Эль Профессоре и его индейскую подружку, но, избегая повторений, пожелал им только нашествия саранчи, а лично Чарли – отсохшего пениса.
Итало не располагал средствами, чтобы охладить пыл «Таймс». За эту статью следовало благодарить Винса с его бандой. Какую цель они представляли для бомбистов Шана! За две недели узкоглазые негодяи испортили Винсу репутацию на всю жизнь. И что – даже «Таймс» не смогла раскусить, что происходит!
Статья в «Таймс» безошибочно указывала Итало, что Винса пытаются усадить на горящие уголья не столько из-за судьбы его девяти шлюх, сколько из-за развязанной в центре Нью-Йорка гангстерской войны, за то, что он принес в город хаос и смерть. А если возникнут неприятности в Нью-Йорке, доброжелатели в других больших городах быстро отправят всех распространителей МегаМАО в тюрьму.
Вложив всю страсть в проклятия, Итало сел за стол и мрачно уставился в пыльное окно своего кабинета. Он слышал жужжание вертолета неподалеку. Этот звук напомнил ему о покушении в июне, когда пуля пролетела так близко от них с Чарли. Отсиживаясь в своей берлоге на Доминик-стрит, думал Итало, он недосягаем для врагов. А пока удавалось удержать Чарли запертым в коконе из транквилизаторов, он выигрывал время для борьбы с саботажем, затеянным племянником.