— Пожалуйста, переведите, что я смогу дать им ответ через три недели. — Он увидел, как приятная улыбка сползла с лица молодого человека.
— Ответить… сичас. Нет три неде'ри.
— Нет ружей здесь, — медленно произнес Макфей, обращаясь непосредственно к нему. — Должен писать Гонконг, главный контора, девять дней туда, девять дней назад. Немного ружей с затворами там есть. Все остальные — Америка. Четыре или пять месяцев минимум.
— Нет понимай.
Варгаш перевел. Самураи заговорили между собой, купец отвечал на их вопросы с горячим подобострастием. Ещё вопросы Варгашу, на которые тот ответил с вежливым достоинством.
— Он говорит, очень хорошо, он сам или другой чиновник из Тёсю вернется сюда через двадцать девять дней. Сделка должна храниться в тайне.
— Разумеется. — Макфей посмотрел на юношу. — Секрет.
— Хай! Сик'рет.
— Спросите его, как поживает тот, другой самурай, Сайто. — Он заметил, как они нахмурились, но ничего не смог прочесть по их лицам.
— Они не знают его лично, сеньор.
Дальше последовали прощальные поклоны, и Джейми остался один. Погруженный в свои мысли, он убрал ремень с револьвером назад в шкаф. Если я не продам им эти ружья, их продаст Норберт — что бы он там ни говорил про мораль.
Варгаш вернулся, очень довольный.
— Превосходная возможность, сеньор, но и большая ответственность.
— Да. Интересно, что ответит главная контора на этот раз.
— Узнать это нетрудно, сеньор, причем очень быстро. Вам незачем ждать восемнадцать дней, разве главная контора не у вас наверху?
Макфей уставился на него.
— Чёрт меня подери, я ведь совсем забыл! Нелегко вот так сразу привыкнуть к мысли, что Малкольм теперь тайпэн, вершитель судеб компании. Вы правы.
Снаружи послышался нарастающий топот бегущих ног, дверь распахнулась.
— Простите, что врываюсь вот так, — с трудом выдавил из себя вконец запыхавшийся Неттлсмит. Его помятый цилиндр съехал набок. — Полагаю, вам следует об этом знать. Мне только что сообщили, что несколько минут назад на мачте миссии был поднят голубой сигнальный флаг… потом его спустили, подняли снова, а вслед за этим приспустили до половины мачты, где он и остался.
Джейми посмотрел на него, разинув рот.
— Какого дьявола все это может значить?
— Не знаю. Мне известно только одно: половина мачты обычно означает, что кто-то умер, не так ли?
Сильно встревоженный, адмирал снова навел бинокль на флагшток миссии. Остальные люди на квартердеке — капитаны других кораблей его флота, Марлоу, генерал, французский адмирал и фон Хаймрих — были озабочены не в меньшей степени, Сератар и Андре Понсен озабоченность лишь изображали. Полчаса назад, когда впередсмотрящий поднял тревогу, все они выскочили на палубу прямо из-за обеденного стола. Кроме русского посланника:
— Если вам угодно торчать на холоде — прекрасно. Я, чёрт возьми, не горю таким желанием. Когда с берега прибудет ответ: да, нет или война, будьте любезны, разбудите меня. Если начнете обстрел, я к вам присоединюсь…
Марлоу смотрел на толстую складку кожи над воротником адмирала, презирая его и жалея о том, что он сейчас не на берегу вместе с Тайрером или не на борту своего собственного корабля, «Жемчужины». В полдень адмирал заменил временно назначенного им капитана чужаком, неким лейтенантом Дорнфилдом, — вопреки его совету. «Вот ведь сукин сын, вы только поглядите, с каким, чёрт побери, высокомерием он подносит к глазам и наводит на берег свой бинокль — нам всем и так известно, что бинокли стоят очень дорого и выдаются исключительно адмиральским чинам. Проклятый ста…»
— Марлоу!
— Слушаю, сэр.
— Нам нужно выяснить, какого дьявола там происходит. Вы отправляетесь на берег… нет, вы понадобитесь мне здесь! Томас, не будете ли вы так любезны послать в миссию одного из своих офицеров? Марлоу, отрядите вместе с ними сигнальщика.
Генерал тут же дернул большим пальцем своему адъютанту, который заспешил прочь; Марлоу не отставал от него ни на шаг. Сератар плотнее запахнулся в сюртук из толстой шерсти, спасаясь от леденящего ветра.
— Боюсь, сэр Уильям накрепко заперся в миссии.
— Помнится, вы уже излагали своё мнение сегодня утром, — резко ответил адмирал.
Совещание, на которое он пригласил посланников, прошло шумно и не привело ни к какому решению, за исключением «немедленного выступления большими силами» графа Сергеева.
— Каковыми, мой дорогой граф, — тут же едко указал адмирал, — мы на данный момент не располагаем, если вслед за обстрелом города нам понадобится занять его и окрестности.
Кеттерер поджал губы и гневно уставился на Сератара, они давно не любили друг друга.
— Я уверен, сэр Уильям найдет выход, но скажу вам честно, я спалю Эдо дотла, если увижу, что наш флаг падёт, клянусь Богом.
— Я согласен с вами, — кивнул Сератар. — Это вопрос чести нации!
Лицо фон Хаймриха словно окаменело.
— Джапы не глупцы, в отличие от некоторых людей. Я не могу поверить, что они не станут считаться с той силой, которой мы сейчас располагаем.
Налетел неожиданный порыв ветра, заскрипев реями наверху, море ещё больше потемнело, серые облака густели с каждой минутой. Все глаза повернулись на восток, к черной линии шквала на горизонте. Шквал двигался в берегу, угрожая кораблям, стоявшим на мелкой воде.
— Марлоу, пошлите… Марлоу! — проревел адмирал.
— Слушаю, сэр? — Марлоу бегом бросился к Кеттереру.
— Ради бога, держитесь поблизости, до вас не докричишься! Просигнальте на все корабли: «Приготовиться выйти в море. При быстром ухудшении погоды действовать самостоятельно по моей команде. Соединиться в Канагаве, как только позволят погодные условия». Вы, капитаны, возвращайтесь на свои корабли, пока ещё есть возможность. — Они заспешили к трапу, радуясь возможности убраться подальше.
— Я тоже возвращаюсь на свой корабль, — сказал французский адмирал.
— Мы отправимся с вами, мсье адмирал. — Сератар повернулся к Кеттереру. — Благодарю вас за гостеприимство, адмирал Кеттерер.
— А как быть с графом Алексеем? Он ведь прибыл с вами, не так ли?
— Пусть себе спит. Русского медведя лучше не будить, n'est-ce pas?
[15]
— холодно заметил Сератар фон Хаймриху. Оба они прекрасно знали о заигрываниях Пруссии с русским царем с целью добиться нейтралитета России в случае любой конфронтации на Западе, что позволило бы Пруссии вести экспансию в Европе, осуществляя свою государственную политику, открыто направленную на объединение всех германоязычных народов в одну германскую нацию с Пруссией во главе.