Она чуть ниже погрузилась в ванну, потом вытянула руку и включила горячую воду, перемешивая под водой горячие струи.
– Это так приятно, – промурлыкала Шахразада; пена лежала сверху толстым слоем, движение воды под ней было чувственным. – Я так рада, что ты захотела остаться.
Вчера вечером, когда Азадэ, Эрикки и Чарли добрались до квартиры Мак-Айвера, было уже совсем темно. Они обнаружили там Гаваллана, так что места для них не было. Азадэ была слишком напугана и не хотела ехать в квартиру своего отца даже с Эрикки, поэтому она спросила у Шахразады, не могут ли они остановиться у нее, пока Локарт не вернется. Шахразада тут же с восторгом согласилась их принять, радуясь неожиданной компании. Все начало складываться прекрасно, и тут, во время ужина, где-то совсем рядом раздалась стрельба, и Азадэ зримо вздрогнула всем телом.
– Не стоит так тревожиться, Азадэ, – постарался успокоить ее Мак-Айвер. – Это всего лишь какие-нибудь горячие головы, которые выпускают пар. Наверное, празднуют что-нибудь. Разве вы не слышали, что Хомейни приказал всем сложить оружие?
Все дружно согласились с ним, а Шахразада добавила:
– Имаму подчинятся, – постоянно называя Хомейни «имамом», едва не отождествляя его с двенадцатью имамами шиизма – прямыми потомками Пророка Мухаммада, почти божествами – что, конечно же, являлось святотатством: – Ведь то, чего достиг имам, это почти чудо, не правда ли? – произнесла Шахразада со своей очаровательной невинностью. – Конечно же, наша свобода – дар Божий?
Потом столько тепла и уюта в постели с Эрикки, только он был таким отстраненным и задумчивым, совсем не тем Эрикки, которого она знала.
– Что случилось? Что-то не так?
– Ничего, Азадэ, ничего. Завтра я составлю план. Сегодня не было времени поговорить с Маком или Гавалланом. Завтра мы все спланируем, а сейчас спи, моя любовь.
Дважды ночью она просыпалась от кошмаров, дрожащая и испуганная, криком призывая к себе Эрикки.
– Все хорошо, Азадэ, я здесь. Это был просто сон, тебе теперь ничего не грозит, все хорошо.
– Нет, нет, грозит. Я все время чего-то боюсь, Эрикки. Что со мной происходит? Давай вернемся в Тебриз или совсем уедем отсюда, уедем от этих ужасных людей.
Утром Эрикки оставил ее, чтобы встретиться с Мак-Айвером и Гавалланом, а она поспала еще немного, но сил ей этот сон не прибавил. Остальная часть утра была заполнена видениями, рассказами Шахразады о ее походах в Гелег-Морги или выслушиванием ежечасного урожая слухов от ее слуг: еще многих генералов расстреляли, много новых арестовали, толпы людей штурмуют тюрьмы и выпускают заключенных на свободу, где-то сожгли или обстреляли западный отель. Слухи о том, что Базарган полностью взял бразды правления в свои руки; об открытом восстании моджахедин на юге; курды взбунтовались на севере; Восточный Азербайджан объявил о своей независимости; кочевые племена кашкайцев и бахтиаров сбросили иго Тегерана; все складывают оружие; никто не складывает оружие. Слухи о том, что премьер-министра Бахтияра поймали и расстреляли, что ему удалось бежать в горы, или к туркам, или в Америку; президент Картер готовит вторжение; президент Картер признает правительство Хомейни; советские войска группируются на границе, готовясь вторгнуться в Иран; Брежнев приезжает в Тегеран, чтобы поздравить Хомейни с победой; шах высадился в Курдистане при поддержке американских войск, шах умер в изгнании.
Потом обед с родителями Шахразады в доме Бакравана рядом с базаром, но только после того, как Шахразада настояла, чтобы Азадэ надела чадру, которую Азадэ терпеть не могла, как и все, что чадра олицетворяла. В огромном семейном доме – новые слухи, но там атмосфера была вполне благополучной: никакого страха и полная уверенность в добром исходе. Изобилие всего, как всегда, точно так же, как и в ее собственном доме в Тебризе; слуги улыбаются, ощущение полной безопасности и хвала Творцу за победу, как сказал им Джаред Бакраван, а теперь, когда базары скоро откроются, и все западные банки позакрывали, дела пойдут просто чудесно, как шли раньше, пока шах не ввел свои безбожные законы.
После обеда они вернулись в квартиру Шахразады. Пешком. Закутавшись в чадру. Никаких проблем, и все мужчины относились к ним с почтением. Базар был переполнен людьми, в лавках на продажу было выставлено ничтожно мало, хотя каждый торговец предсказывал изобилие, которое придет, приедет, прилетит в самом скором времени: все порты забиты сотнями кораблей, ломящихся от товаров. На улицах тысячи людей бродили туда-сюда, имя Хомейни на устах у всех, крики «Аллаху акбаррр», почти все мужчины и юноши вооружены – ни одного старика с оружием. В некоторых местах «зеленые повязки» вместо полиции время от времени бестолково пытались регулировать уличное движение или просто стояли тут и там с вызывающим видом. В других местах обычным порядком действовала полиция. Два танка, управляемых солдатами, прогрохотали мимо; на броне – туча «стражей» и просто гражданских лиц, махавших руками прохожим, которые приветствовали их громкими криками.
Но и в этом случае в каждом человеке под личиной ликования угадывалась напряженность, особенно в женщинах, закутанных в непроницаемый для глаз саван чадры. Один раз, повернув за угол, они увидели впереди группу молодых иранцев, окруживших темноволосую женщину, одетую на западный манер; они издевались над ней, толкали ее, осыпали оскорблениями, делали непристойные жесты, несколько юнцов достали из штанов пенисы и махали ими перед ней. Женщине было лет тридцать пять: аккуратно одетая, короткое пальто поверх юбки, длинные ноги, длинные волосы под маленькой шляпкой. Какой-то мужчина протолкался к ней через толпу. Он тут же начал кричать, что они англичане и чтобы их оставили в покое, но молодежь не обратила на него никакого внимания, толкая его со всех сторон и сосредоточив внимание на женщине. Она была вне себя от ужаса.
Быстро растущая толпа не давала Шахразаде и Азадэ обойти эту сцену стороной, поэтому они были вынуждены стоять и смотреть. Потом появился мулла, который приказал толпе разойтись и принялся гневно выговаривать обоим иностранцам, что они обязаны почитать исламские обычаи. К тому времени, когда Шахразада и Азадэ добрались домой, обе устали и чувствовали себя так, словно их вываляли в грязи. Они сняли одежду и повалились на постель из мягких одеял.
– Я рада, что вышла сегодня на улицу, – устало произнесла Азадэ, глубоко озабоченная. – Но нам, женщинам, нужно организовать протесты, пока еще не поздно. Нужно устроить демонстрацию, пройти по улицам без чадры и с открытыми лицами, чтобы муллы раз и навсегда поняли: мы не имущество, у нас есть права, и ношение чадры – наше личное дело, наше решение, а не их.
– Да, давай! В конце концов, мы тоже помогали добиваться победы! – Шахразада коротко зевнула, полусонная. – О, я так устала.
Короткий сон оказался очень кстати.
Азадэ лениво смотрела, как лопаются пузырьки пены, вода в ванне теперь была горячее, поднимавшийся от нее сладковатый запах доставлял огромное удовольствие. Потом она не секунду села, зачерпнула пены и разгладила ее по груди и плечам.