Шамал. В 2 томах. Т.1. Книга 1 и 2. - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Клавелл cтр.№ 139

Убедить их не составило труда. Будет легко организовать этот отвлекающий маневр, подумал он. И будет легко проникнуть прямо в офис ЦРУ в подвале и в комнату радиосвязи, взорвать сейф, забрать оттуда все документы и шифровальные книги, потом подняться по лестнице на площадку второго этажа, повернуть налево, войти в третью комнату слева, спальню посла, найти сейф за картиной, висящей над кроватью, взорвать его и выпотрошить тем же образом. Внезапно, быстро и безжалостно – если возникнет сопротивление.

– Дмитрий! Смотри!

Ракоци круто обернулся. По улице к ним приближались сотни молодых людей, впереди – «зеленые повязки» и муллы. Ракоци тут же проревел:

– Смерть Хомейни! – и выпустил очередь в воздух.

Внезапность выстрелов привела всех в неистовство, раздались крики, крики в ответ на эти крики, одновременно в разных местах площади раздались новые выстрелы, и все бросились врассыпную, сбивая с ног и давя друг друга, раздались первые вопли.

Ракоци увидел, как Ибрагим прицелился в приближавшихся «зеленых повязок» и, прежде чем он успел его остановить, нажал на курок. Несколько человек в переднем ряду упали, раздался вой ярости, и в их сторону затрещали винтовки и автоматы. Ракоци, чертыхнувшись, бросился на асфальт. Лавина пуль миновала его, ударила в Фармада и остальных рядом с ним, но не задела ни Ибрагима, ни трех остальных студенческих вожаков Туде. Он заорал на них, и они распластались рядом с ним, а охваченные паникой студенты открыли ответный огонь из карабинов и пистолетов.

Многие были ранены, прежде чем высокий моджахед, которого Ракоци приговорил к смерти, не собрал вокруг себя своих людей и не повел их на исламистов, заставив их отступить. Тут же к нему на помощь поспешили другие, отступление сменилось паническим бегством, по рядам студентов прокатился торжествующий рев, и митинг превратился в толпу.

Ракоци схватил за плечо Ибрагима, готового бездумно броситься в атаку.

– За мной! – приказал он, подтолкнув Ибрагима и остальных дальше под стену здания, потом, убедившись, что они идут за ним следом, со всех ног, так, что заболело в груди, пустился наутек.

На пересечении тропинок в заснеженном парке он на мгновение остановился, чтобы перевести дух. Ветер был ледяным, ночь уже накрыла их.

– А Фармад? – задыхаясь, спросил Ибрагим. – Его ранили!

– Нет, – ответил Ракоци, – он уже умирал. Пошли!

Он снова повел бегущих через парк, безошибочно выбирая дорогу, вдоль по улице рядом с факультетом естественных наук, через стоянку для машин на следующую улицу. Он не останавливался до тех пор, пока крики и выстрелы не стали звучать ощутимо глуше. В боку у него словно торчал нож, и дыхание было судорожным, раздирало грудь и горло. Когда Ракоци смог говорить, он сказал:

– Ни о чем не беспокойтесь. Возвращайтесь к себе домой или в общежитие. Подготовьте всех к налету, завтра или на следующий день. Комитет отдаст приказ, когда выступать. – Он повернулся и заторопился в сгущающуюся темноту.

Квартира Локарта. 19.30. Шахразада лежала в пенной ванне, опершись головой на непромокаемую подушку; ее глаза были закрыты, волосы спрятаны под завязанным узлом полотенцем.

– О Азадэ, дорогая, – сонным голосом проговорила она; лоб ее покрывали бисеринки пота. – Я так счастлива.

Азадэ тоже лежала в ванне, головой на другом ее краю, наслаждаясь теплом, интимным покоем, сладко пахнущей водой, роскошью и негой; ее длинные черные волосы тоже были замотаны в белоснежное полотенце. Ванна была большой и глубокой, обе женщины помещались в ней с комфортом. Но под глазами у нее еще лежали темные круги, и она еще не вполне оправилась от ужаса, пережитого сначала у заставы на дороге, а потом в вертолете. По ту сторону зашторенных окон опустилась ночь. Где-то вдалеке раздавались выстрелы. Ни одна из женщин не обращала ни них никакого внимания.

– Как бы я хотела, чтобы Эрикки уже вернулся, – сказала Азадэ.

– Он не задержится надолго, времени еще много, дорогая. Ужин подадут не раньше девяти, так что у нас почти два часа, чтобы приготовиться. – Шахразада открыла глаза и положила руку на тонкое бедро Азадэ, наслаждаясь нежностью ее кожи. – Не тревожься, дорогая Азадэ, он скоро вернется, твой рыжеволосый исполин! И не забудь, что я сегодня ночую у родителей, поэтому вы оба можете носиться тут голышом всю ночь напролет! Наслаждайся нашей ванной, веселись и радуйся, а когда он вернется, упади без памяти в его объятия. – Они вместе рассмеялись. – Теперь все чудесно, ты в безопасности, мы все в безопасности, Иран в безопасности. С помощью Аллаха имам победил, и Иран снова спокоен и свободен.

– Как бы мне хотелось в это верить, как бы я хотела верить в это так же, как ты, – ответила Азадэ. – Я не могу даже объяснить, какими ужасными были те люди у дороги. Их ненависть душила меня, словно удавка. Почему они нас так ненавидят? Ненавидят меня и Эрикки? Что мы им сделали? Ничего совершенно, а они нас все равно ненавидят.

– Не думай о них, дорогая моя. – Шахразада подавила зевок. – Левые все сумасшедшие, заявляют, что они мусульмане и в то же время марксисты. Они безбожники и потому прокляты. Люди в деревнях? Они необразованны, как тебе хорошо известно, и большинство из них – люди простые, недалекие. Не волнуйся, все это в прошлом, теперь все будет только лучше и лучше, вот увидишь.

– Надеюсь, о, как я надеюсь, что ты права. Я не хочу, чтобы было лучше, пусть все просто будет как было, обычным, как было всегда, снова нормальным.

– О, так оно и будет. – Шахразада испытывала огромное умиротворение, вода была такой шелковистой и такой теплой и похожей на лоно матери. Ах, подумала она, еще только три дня до полной уверенности, а потом Томми скажет отцу, что, о да, конечно, он хочет, чтобы у него были сыновья и дочери, а потом, на следующий день, великий день, я буду знать наверняка, хотя я и сейчас уверена. Разве мои месячные не наступали всегда так регулярно? Тогда я смогу преподнести Томми свой Божий дар, и он будет так горд. – Имам исполняет труд Божий. Как же в таком случае все может быть иначе, чем хорошо?

– Не знаю, Шахразада, но во всей нашей истории муллы никогда не заслуживали доверия, просто сидели, как пиявки, на спине у крестьян.

– Ах, но теперь все по-другому, – сказала ей Шахразада, совсем не желая обсуждать такие серьезные вопросы. – Теперь у нас есть настоящий лидер. Сейчас он впервые контролирует Иран. Разве он не самый набожный из людей, наиболее сведущий в исламе и в законе? Разве он не исполняет Божий труд? Разве он не достиг невозможного, выбросив из страны шаха и то отвратительное растление, которое тот нес с собой, а потом помешал генералам совершить военный переворот вместе с американцами? Отец говорит, что мы теперь в большей безопасности, чем когда-либо.

– Так ли это? – Азадэ вспомнила Ракоци в вертолете и то, что он говорил о Хомейни и обращении истории вспять, и она поняла, что он говорил правду, в его словах было много правды, и она набросилась на него, чтобы выцарапать ему глаза, ненавидя его, желая его смерти, потому что он, разумеется, был одним из тех, кто сумеет использовать простодушных мулл, чтобы закабалить всех остальных людей. – Ты хочешь жить по исламским законам времен Пророка, законам почти полуторатысячелетней давности, ходить в чадре, потерять наше с таким трудом завоеванное право голоса, право работать, быть равными?