— Она такая милая, — сказала Пенелопа. — Но треплет себе нервы по пустякам.
— А вы чувствуете себя под угрозой?
— Я очень счастлива с детьми и мужем.
— Она спросила, чувствуешь ли ты себя под угрозой, Пенелопа. — Сюзанна де Вилль припудрила нос и принялась изучать свое отражение в зеркале. — Чувствуешь?
— Нет. Иногда у меня бывает подавленное состояние. Но… я чувствую угрозу не больше, чем ты.
— Ах, cherie, но я же парижанка, разве может что-то представлять для меня угрозу? Вы были в Париже, мадемуазель?
— Да, — сказала Кейси. — Прекрасный город.
— Это целый мир, — проговорила Сюзанна с галльской скромностью. — Уф, я выгляжу не больше чем на тридцать шесть.
— Чепуха, Сюзанна. — Пенелопа посмотрела на свои часы. — Думаю, мы можем уже вернуться. Извините, я на минуту…
Сюзанна проводила её взглядом, а потом снова переключила внимание на Кейси.
— Мы с Жаком приехали сюда, в Гонконг, в сорок шестом.
— Вы тоже член семьи?
— Отец Жака женился на одной из Данроссов во время Первой мировой войны — на тетушке тайбаня. — Она склонилась к зеркалу и убрала кончиком пальца немного пудры. — В «Струанз» важно быть членом семьи.
Кейси заметила, как наблюдают за ней из зеркала проницательные галльские глаза.
— Конечно, я согласна с вами. Это просто глупость, чтобы дамы уходили после ужина. Но ведь очевидно, что с нашим уходом исчез и тот накал, который там был, верно?
Кейси улыбнулась.
— Думаю, да. А почему Кэтрин сказала «под угрозой»? Под угрозой чего?
— Молодости, конечно, молодости! Здесь десятки тысяч шикарных, весьма практичных и миловидных молоденьких Chinoises
[102]
с длинными черными волосами, красивыми кокетливыми derrieres
[103]
и золотистой кожей, которые действительно понимают мужчин. Секс для них то, что он есть на самом деле: пища и, зачастую, предмет для натурального обмена. Это неотесанный английский пуританин вывихнул мозги своих дам, бедняжек. Слава богу, я родилась француженкой! Бедная Кэти!
— О, — выдохнула Кейси, сразу все поняв. — Она узнала, что у Эндрю кто-то есть?
Сюзанна улыбнулась и не ответила, а лишь продолжала смотреть на её отражение в зеркале.
— Мой Жак… конечно, у него тоже кто-то есть. У всех мужчин кто-то есть. Кто-то есть и у нас, если мы благоразумны. Но мы, французы, понимаем, что такие грехи не должны мешать хорошему браку. Мы не придаем им излишнего значения, non?
[104]
— Выражение её темно-карих глаз чуть изменилось. — Oui!
[105]
— Но ведь это непросто, верно? Непросто для женщины жить с этим?
— Все непросто для женщины, cherie, потому что мужчины такие cretins. — Сюзанна де Вилль поправила складку, потом подушила кожу за ушами и ложбинку меж грудей. — У вас здесь ничего не получится, если попытаетесь играть по мужским, а не по нашим, женским правилам. Вам здесь выпадет редкий шанс, мадемуазель, если вы в достаточной степени женщина. И если будете помнить, что все Горнты ядовиты. Приглядывайте за своим Линком Бартлеттом, Сирануш. Уже есть дамы, которые хотят овладеть им и унизить вас.
14
22:42
Наверху, на втором этаже, из затененной части длинного балкона осторожно вышел человек и проскользнул через открытые стеклянные двери в ещё более глубокую темноту кабинета Данросса. Он замер, прислушиваясь, почти невидимый в своей черной одежде. В комнату долетали отдаленные звуки вечеринки, отчего тишина и ожидание становились ещё тяжелее. Он включил маленький фонарик.
Круг света упал на картину над каминной полкой. Он подошел ближе. Дирк Струан, казалось, наблюдал за ним, дразня легкой усмешкой. Затем луч света двинулся к краям рамы. Осторожно взявшись за неё рукой, человек попробовал двинуть её сначала с одной, потом с другой стороны. Картина бесшумно отошла от стены.
Человек вздохнул.
Он внимательно осмотрел замок, потом вынул небольшую связку отмычек. Выбрал одну, попробовал открыть, но она не поворачивалась. Ещё одну. Снова неудача. Ещё и ещё одна, раздался легкий щелчок, и отмычка почти повернулась, но не до конца. С остальными отмычками тоже ничего не вышло.
Он раздраженно попытался вставить ту, что почти повернулась, но замок не открывался.
Пальцы умело ощупали края сейфа в поисках тайного запора или ключа. Он попробовал ещё раз отмычку, которая почти повернулась, и так и этак, мягко и с нажимом, но она не поворачивалась.
Он снова замер в нерешительности. Через некоторое время он осторожно вернул картину на место — глаза Дирка уже смотрели на него с издевкой — и подошел к столу. На нем было два телефона. Он взял трубку того, который, как ему было известно, не имел добавочных в доме, и набрал номер.
Послышался монотонный сигнал, который потом прекратился. — Да? — ответил мужской голос по-английски.
— Мистера Лоп-сина, пожалуйста, — негромко проговорил он начало пароля.
— Здесь нет никакого Лоп-тина. Извините, вы ошиблись номером. Отзыв был как раз тот, который он хотел услышать.
— Я хотел бы оставить сообщение.
— Извините, вы ошиблись номером. Проверьте номер в телефонном справочнике.
Снова верный отзыв, его конец.
— Это «Лим», — прошептал он, назвав свою конспиративную кличку. — «Артура», пожалуйста. Это срочно.
— Минуту.
Он услышал, как передают трубку, а потом донеслось сухое покашливание, которое он сразу узнал.
— Да, «Лим»? Вы нашли сейф?
— Да. Он за картиной над камином, но ни один из ключей не подходит. Мне нужно специальное обору… — Он вдруг остановился на полуслове. Приближались голоса. Он осторожно положил трубку. Быстрая нервная проверка: все ли на месте — и, выключив фонарик, он поспешил на балкон, тянувшийся по всей длине северного фасада. На какой-то миг сияние луны осветило его. Это был Официант Фэн. Потом он исчез, и черный костюм официанта слился с темнотой.
Дверь отворилась. Вошёл Данросс, а за ним Брайан Квок. Данросс включил свет. Комната сразу стала теплой и приветливой.
— Нас здесь не побеспокоят, — сказал Данросс. — Будь как дома.
— Спасибо. — Брайана Квока пригласили наверх впервые.
Оба держали в руках рюмки с коньяком. Они подошли к окнам, где было больше прохлады и под легким ветерком колыхались прозрачные шторы, и сели в легкие кресла с высокой спинкой друг против друга. Брайан Квок разглядывал картину, изумлявшую тонкостью светопередачи.