— Бьюсь об заклад, он изголодался по настоящей жратве! Эй, Сонк, отрежь-ка ему кусок мяса.
— Вот еще грог…
— Трижды ура кормчему!..
В этом веселом гвалте Ван-Некк хлопал Блэксорна по плечам:
— Вы дома, кормчий, старина! Теперь вы вернулись к нам, наши молитвы услышаны, и теперь все хорошо! Вы дома, старина… Слушайте, ложитесь на мою койку! Я требую!..
* * *
Блэксорн приветливо помахал рукой в последний раз. Из темноты в дальнем конце моста послышались ответные крики. Как только он отвернулся, его вынужденная сердечность испарилась; он повернул за угол, стража из десяти самураев шла за ним.
По дороге обратно в замок он погрузился в мучительные раздумья. Ничего плохого нет в эта, и все-таки все здесь не так… А его команда, его собственные люди… А эти язычники, иностранцы, враги…
Он плохо различал улицы, мосты и переулки, которыми они проходили. Вдруг он поймал себя на том, что засунул руку в карман кимоно и чешется — и тут же остановился как вкопанный.
— Эти чертовы грязные… — Он распустил пояс, содрал с себя промокшие от пота кимоно и, как если бы оно было грязное, скомкал и бросил в канаву.
— Досо, нан дес ка, Анджин-сан? — обратился к нему один из самураев.
— Нани мо! Ничего, ей-Богу! — Блэксорн двинулся дальше со своими мечами.
— Ах! Эта! Вакаримас! Гомен насаи! — Самураи залопотали что-то между собой, но он не обращал на них внимания.
«Так-то лучше», — подумал он про себя с деланным облегчением, не заметив, что идет почти раздетым, — зато кожа перестала чесаться, когда он сбросил кимоно с набившимися туда блохами.
— Боже мой, как бы я хотел прямо сейчас принять ванну!
Он поведал команде о своих приключениях, но не о том, что стал самураем и хатамото, или о том, что он один из любимчиков Торанаги, или о Фудзико. И о Марико тоже. И что они должны будут пристать в Нагасаки и штурмом брать Черный Корабль, и что он будет командовать самураями… «Это можно сделать позднее, — сказал он себе устало. — Как и все остальное. Смогу ли я когда-нибудь рассказать им о Марико-сан?»
Его деревянные башмаки простучали по деревянным планкам Первого Моста. Часовые-самураи, также полуголые, сидели в небрежных позах, пока не увидели его, — они сразу же встали и вежливо раскланялись, напряженно следя за Блэксорном, пока он проходил мимо: им казалось невероятным, что этому чужеземцу так симпатизировал господин Торанага и, это совсем уж невероятно, удостоил его никогда ранее не дававшегося варварам звания хатамото и самурая.
У главных южных ворот замка его ждал еще один сопровождающий. Блэксорна проводили в дом, расположенный в пределах внутреннего кольца. Ему отвели комнату в одном из укрепленных, хотя и очень симпатичных гостевых домиков, но он вежливо отказался сразу же идти туда.
— Пожалуйста, сначала в баню, — сказал он самураю.
— Ах, понятно… Это очень предусмотрительно с вашей стороны. Банный домик вот там, Анджин-сан. Да, жаркий сегодня денек, не так ли? И я слышал, вы спускались к этим грязнулям… Остальные гости в вашем домике оценят вашу предусмотрительность. Я благодарю вас от их имени.
Блэксорн не уловил всей этой любезной речи, но понял слово «грязнулям». «Так называют моих людей и меня — нас, а не их, бедняг, не эта».
— Добрый вечер, Анджин-сан, — приветствовал его главный банщик. Это был огромный, средних лет мужчина с большим животом и мощными бицепсами. Его только что разбудила служанка — прибыл поздний посетитель. Он хлопнул в ладоши. Появились банщицы, Блэксорн прошел за ними в мыльную: его сполоснули, намылили, он попросил повторить все снова, потом, уже в ванной комнате, влез в очень горячую воду и терпел сколько мог и, наконец, отдался умопомрачающей хватке массажиста — сильные руки мяли его, втирали в кожу ароматное масло, раскручивали мускулы и шею… Потом его провели в комнату отдыха, где подали выстиранное, просушенное на солнце кимоно. Блэксорн прилег, глубоко вздохнул и полностью отдался необыкновенно приятному ощущению возвращающейся бодрости и одновременно расслабленности.
— Дозо гомен насай — хай, Анджин-сан?
— Хай, домо.
Принесли зеленый чай. Он сказал служанке, что останется здесь на ночь — не хочет идти к себе. Потом один, в полном спокойствии, он пил чай, чувствуя, как этот напиток окончательно очищает его. «… Противного вида обугленная трава…» — с отвращением вспомнил он, но тут же поправил себя вслух: «Будь терпелив, не давай разрушить свою внутреннюю гармонию. Они только бедные, невежественные глупцы, которые не знают ничего лучшего, ты был таким же когда-то. Ничего, теперь ты можешь показать им, да?» Он сумел выкинуть все это из головы и достал словарь. Но сегодня вечером, в первый раз с тех пор, как получил этот словарь, он осторожно отложил его в сторону и задул свечу. «Я слишком устал, — утешил он себя. — Но уж не настолько, чтобы не ответить на простой вопрос, — напомнил ему внутренний голос. — Они и вправду невежественные глупцы или это ты дурачишь себя? Ну, будет, я отвечу позже, когда придет время… Сейчас я уверен в одном: не хочу, чтобы они были поблизости…» Он повернулся к стене и отогнал эти мысли в дальний угол сознания — ему просто необходимо выспаться…
* * *
Проснувшись, Блэксорн почувствовал себя отдохнувшим. Чистое кимоно и набедренная повязка с таби лежали рядом. Ножны обоих мечей были тщательно вычищены. Он быстро оделся и вышел на улицу, где его уже ждали самураи. Они поднялись и отвесили поклоны.
— Сегодня мы охраняем вас, Анджин-сан.
— Спасибо. Мы идем на верфь?
— Да, вот ваш пропуск.
— Благодарю вас. Могу я узнать ваше имя?
— Мусаси Митсутоки.
— Спасибо, Мусаси-сан. Пошли?
Они спустились к верфям. «Эразмус» крепко держался на якоре на глубине трех саженей, трюмы — в превосходном состоянии. Блэксорн нырнул с борта и проплыл под килем: обрастание днища минимальное — несколько ракушек. Теперь — на борт: что ж, руль в полном порядке; на складе сухо и чисто; он нашел кресало и выбил искру на пробную порцию пороха — воспламенение мгновенное, порох в прекрасной сохранности. Так, полетом на небо — с верхушки фок-мачты он поискал, нет ли угрожающих трещин, поломок, обрывов: нет, ни там, ни по пути на мачту, ни где-либо еще в рангоуте ничего подозрительного. Правда, многие веревки, гардели и ванты сращены неправильно, но это пустяк — исправим за полвахты.
Оказавшись снова на юте, он позволил себе широко улыбнуться. «Корабль выглядит как… как что?» Блэксорн не придумал подходящего слова, он только засмеялся. Ему хотелось еще побывать в своей каюте, и он опять спустился вниз. Но здесь, в этой знакомой тесноте, он вдруг почувствовал себя чужим и одиноким… Мечи его лежали рядом, на койке. Он потрогал их, вынул «Продавца масла» из ножен: работа изумительная, жало лезвия наточено отлично. Он разглядывал меч с чувством удовольствия — подлинное произведение искусства. «Да, но смертельного искусства, — подумал он, поворачивая меч на свету. Эти мысли всегда приходили ему в голову, когда он смотрел на мечи. — Сколько смертей на тебе за все твои двести лет? Сколько еще будет, до того как погибнешь сам? Неужели мечи живут своей жизнью, как говорила Марико-сан? Марико… Что с ней?..» Отблески с поверхности моря проникли в каюту и прыгнули на сталь — вся его меланхолия тут же исчезла. Он убрал «Продавца масла», стараясь не трогать лезвие пальцами — малейшее прикосновение, согласно понятиям японцев, могло повредить такую совершенную вещь.