Мотылек - читать онлайн книгу. Автор: Поппи Адамс cтр.№ 10

– Джинни, эта мебель была бесценна!

Уверяю вас, я уже не сомневаюсь, что Вивьен не шутит. Я понимаю, что все это стало потрясением для нее – и совершенно неожиданным потрясением, – но я и подумать не могла, что пропажа мебели так глубоко заденет ее. Ну почему в старости люди начинают так цепляться за вещи и с таким пренебрежением относиться к знаниям? Каждое поколение наших предков последовательно урезало первоначальное поместье Сэмюэла Кендала – сначала ушла земля, затем флигеля и внешние строения… Так неужели ненужные горы вещей не являются естественным продолжением этого ряда? К тому же – но только это между нами – я считаю Вивьен недалекой. Бедняжка думает, что мы должны передать кому-то наше наследие, но на самом деле все кончено. Вивьен и я последние в роду, следующих поколений просто не будет. После того как мы умрем, дом будет распродан по частям, а деньги достанутся правительству – если он уже не продан. Возможно, у нее нелады с головой? Ведь наш бедный отец сошел с ума, когда был гораздо моложе, чем она сейчас. Я пытаюсь успокоить ее, как часто делала это в детстве. Мне всегда нравилось утешать свою сестру.

– Но ведь дом совершенно, абсолютно, полностью пуст! – жалобно произносит она, как будто существуют разные степени пустоты. – Ни картин, ни одежды, ни фотографий! Я про то, что ты избавилась от всей памяти о нашем прошлом. Какой смысл в двух веках существования нашего рода, если от него ничего не осталось?

Интересная точка зрения, но я ее не разделяю. Так ли необходимо фиксировать историю своей жизни, чтобы сделать ее стоящей или достойной? И так ли плохо умереть, не оставив после себя память? Безусловно, все эти свидетельства просуществуют самое большее два поколения, и даже в этом случае в них мало смысла. Как известно, мы лишь частицы всеобъемлющего круговорота энергии в мире, но никому не по душе мысль о том, что жизнь, прожитая так бурно и насыщенно, сразу после смерти уходит в никуда так же быстро и бессмысленно, как невысказанная идея.

– Вивьен, честное слово, я не вижу в этом ничего плохого. Я никогда не пользовалась всеми этими вещами, и зачем мне лишний хлам? Без него я чувствую себя намного лучше, – сказала я, сидя рядом с сестрой.

И я не преувеличиваю – мебель действительно давила на меня. Я старалась не смотреть на нее из страха обнаружить, что ее нужно почистить или что на ней появилась новая царапина. С ее исчезновением ушел и узел, вечно сидевший у меня в животе. Теперь дом и пространство в нем стали намного более управляемыми.

Вивьен проводит ладонями по лицу, еще сильнее размазывая тушь, и подпирает пальцами уголки рта, отчего тот становится похож на клюв утконоса. Похоже, она пришла к какому-то решению.

– Ох, Джинни, Джинни! – вздыхает она, явно немного успокоившись. – Ведь это была наша фамильная коллекция мебели и всего на свете – вещи, которые наши предки собирали в течение двухсот лет!

– Я не продавала книги по энтомологии, а также самих бабочек и оборудование, – быстро отвечаю я, словно защищаясь. – Музей, лаборатория и остальные комнаты на чердаке остались нетронутыми.

Вивьен медленно кивает.

– Я совсем забыла. Ты всегда была безнадежна в денежных вопросах, правда? Надо было обязательно позвонить мне, – бесцветным тоном укоряет меня она.

Вивьен как будто обращается не столько ко мне, сколько к потертому плитняку крыльца. Я не отвечаю ей, и не потому, что я согласна – у меня даже нет телефона, – а потому, что на этой фразе удобно закончить разговор. Поверь-те, мне ужасно хочется его закончить, чтобы спасти наш совместный смех, то возбуждение и эйфорию, которые я испытывала так недолго. К тому же какой во всем этом смысл? Мебель была продана потому, что я хотела продать ее и нуждалась в деньгах. Я так решила, и все тут.

Теперь меня раздражает то, что я стала защищаться. В конце концов, она уехала сорок семь лет назад и сама захотела вернуться – а теперь ей не нравится принятое мной решение! И она еще говорит, что мне надо было прежде позвонить ей. Я вспоминаю, что Виви любила опекать меня, но в те времена я была не против. Я всегда признавала, что она лучше приспособлена к жизни, чем я, и мне это даже нравилось – она будто охраняла меня. Такой уж у нее был характер. Теперь же, когда я веду самодостаточное существование, когда я достигла всех своих целей в жизни, ее критика воспринимается намного острее. Я заставляю себя больше не думать об этом – мне не хочется разрушать только что воссозданный союз.

Я говорю Виви, что приготовлю нам чаю, иду в дом и ставлю чайник на плиту. Мы забудем о мебели. Мы будем сидеть, пить чай и болтать, вспоминать прошлое и веселиться. Она расскажет мне много забавных случаев из своей жизни в Лондоне, а я буду внимательно слушать ее, заново все переживая вместе с ней. И мы будем смеяться. Нам надо наверстать упущенное – и времени на это у нас вполне достаточно! Вивьен была права. Она всегда права. Начинает свистеть чайник – сначала слабо и несмело. Это была ее идея, что нам надо вновь поселиться вместе, и ее возвращение под конец наших жизней вполне естественно. Мы будем преданными друг другу, неразлучными подругами и единомышленницами.

Чайник срывается на отчаянный пронзительный визг, и я убираю его с плиты.

После нашей ссоры из-за мебели мы с Вивьен еще не разговаривали. Я полностью сосредоточилась на процессе заваривания чая, а потому не смотрю на то, как она прохаживается взад-вперед мимо открытой двери в кухню, разговаривая при этом по своему мобильному телефону, или на то, как водитель носит коробки от машины на второй этаж дома. Однако на меня произвел впечатление тот факт, что у Вивьен есть такой телефон и что она идет в ногу со временем.

Уголком глаза я вижу, как Саймон, песик Виви, с уверенным видом заходит в кухню. Он останавливается рядом со мной и начинает моргать, явно намереваясь втереться в доверие. Я не обращаю на него внимания, и, словно признав, что ему недостает качеств, нужных для того, чтобы изменить мое отношение к нему, он отступает и ложится рядом с плитой – сначала крутится на выбранном месте, а затем падает на пол.

Я гоняю воду по стенкам заварника, держа его левой рукой за ручку и совершая размеренные круговые движения, а правой рукой накрыв чайничек сверху. Я дожидаюсь, когда тонкий фарфор прогреется, и рассматриваю рисунок из мелких, красиво переплетенных полевых цветов, покрывающий заварник от дна до крышки. Я постепенно разгоняю водоворот в нем, чтобы вода достигла верхней части стенок. По правде говоря, я понятия не имею, почему заварник надо прогревать и улучшается ли от этого вкус чая, но если мать с детства учила вас разным маленьким заповедям, а ей раньше то же самое внушала ее мать, отказаться от такой привычки в пожилом возрасте непросто.

У чайника элегантная форма – он скорее высокий, чем толстый. И хотя он принадлежал маме Мод, мы всегда называли его чайником Белинды. Я не знаю подробностей – с самой Белиндой я не была знакома, – но история гласит, что Белинда в своем завещании отписала чайник маме в благодарность за то, что та ей помогала делами, советами или просто умением слушать. Ко всему этому мама была предрасположена от природы: сколько я себя помню, она всегда играла в деревне роль советчика и посредника-миротворца. К примеру, она написала заявление с просьбой прислать больше военнопленных для уборки урожая на ферме Певерилла, а некоторое время спустя погасила ссору, вызванную тем, что лошадь Шарлотты Дэвис повалила надгробья на кладбище при церкви Святого Варфоломея. Она же предотвратила кровопролитие, когда Майкл угостил младшую дочь Экстеллсов сигаретой с марихуаной. Мод давала советы, исправляла ошибки и исполняла роль третейского судьи. По воскресеньям, после церкви, она угощала жителей Балбарроу кофе, два раза в год приглашала всех выпить чего-нибудь, а летом на месяц открывала для деревенских наши сады. Одним словом, мама любила людей, хорошо их понимала и обожала окружать себя компанией, помогая другим или развлекая их. Виви часто шутила, что если бы нашу маму лишили возможности делать добро своим ближним, она долго не протянула бы.