Она уже мертва - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Платова cтр.№ 73

– носовой платок.

– зеркальце.

– тушь для ресниц.

– багажный талон.

– вьетнамский бальзам «Звездочка».

– Татин блокнот с рисунками.

– открытка с корабликом.

Ничего, что могло бы ей помочь! Белка тотчас же пожалела о несессере, который остался в дорожной сумке. В следующий раз она обязательно прихватит его… вот черт! Для того чтобы вернуться сюда еще раз, нужно, как минимум, выбраться! Она снова вернулась к двери и подергала за ручку. Дверь не сдвинулась ни на миллиметр, но Белка не позволила отчаянию овладеть собой. Плен не может продлиться долго – во всяком случае не дольше, чем Сережа поймет: что-то пошло не так. И вмешается. Не исключено, что где-то здесь спрятаны видеокамеры и Сережа наблюдает за ней. А значит, паниковать не стоит. Белка должна быть на высоте и не дать Повелителю кузнечиков ни одного повода для разочарования.

Она послала невидимым камерам самую лучезарную из своих улыбок – так, на всякий случай. И еще раз обвела взглядом комнату. И только сейчас заметила то, что должна была заметить много раньше: на самом главном сундуке, том самом, что по ее глубокому детскому убеждению принадлежал Парвати, не было никакого замка! Металлический язык, свешивающийся с крышки, был совершенно свободен! Белка дернула за него, приподняла и не без труда откинула тяжелую крышку. Еще секунда, и она увидит то, что составляло жизнь Парвати.

Явную и тайную.

Внутренняя сторона крышки была обклеена старыми фотографиями и иллюстрациями, аккуратно вырезанными из журналов. Очевидно, они относились к периоду, когда Парвати еще не обзавелась семьей и дополнительными парами рук. Юная Парвати – мечтательница похлеще маленькой Белки. Но если Белкины мечтания рассеянны и трудноуловимы, то о Парвати можно твердо сказать – она грезит морем. Это странное море, тревожное, лишенное безмятежности. Ничем другим не объяснить обилие попавших в сети русалок, морских змеев, зубастых кашалотов и гигантских осьминогов, сжимающих в объятьях хрупкие тела кораблей.

А может, вся эта инфернальная стихия обживалась совсем другим человеком – Аркадием, мужем Парвати? Он – моряк, а моряки ближе всех подбираются к осьминогам и морским змеям, а с русалками так и вовсе заводят романы. В таком случае, нужно отдать должное мудрой Парвати: она не изводила Аркадия ревностью, напротив, позволила ему сохранить память о подружках. Ее сокровища, если они и существуют, надежно укрыты ковром: он занимает почти все пространство сундука и, кажется, знаком Белке. Это тот самый ковер, которым Лёка застилал телегу с Саладином. Поверх ковра кое-что лежит: книга, завернутая в полиэтиленовый пакет, и пухлая картонная папка. Папка крепко-накрепко стянута тесемками, иначе давно бы уже развалилась. Никаких упреждающих надписей на ней нет, кроме уныло-канцелярского «ДЛЯ БУМАГ».

Канцелярщина отпугнула Белку, и рука ее сама собой потянулась к книжке в полиэтиленовом пакете. При ближайшем рассмотрении она оказалась толстой общей тетрадью, на первой странице которой было выведено:

Дневник Инги Кирсановой

Инга!.. Это имя выплыло, выпуталось из сетей Белкиной памяти, подобно той самой русалке с крышки сундука. Серебряный русалочий хвост обдал ее тысячами брызг. Об Инге Белка слышала лишь однажды, в давнем разговоре между папой и тетей Верой. Говорить об Инге было неудобно, мучительно – даже под покровом ночи, даже вдали от посторонних ушей. Что произошло с ней? А со всеми остальными, кому строго-настрого было запрещено упоминать ее имя? Где здесь причина, а где – следствие? Только одно можно сказать наверняка: Инга – член Большой Семьи, она ведь тоже Кирсанова! Как Белка и Тата, как папа и отец Ростика и Шила.

Инга – Самая младшая, наконец-то осеняет Белку.

Первые строчки дневника исписаны едва ли не каракулями, между страницами то и дело встречаются высохшие лепестки цветов (Белка без труда узнает маттиолу и анютины глазки – вечных спутников старой веранды), оторванные крылья насекомых – невесомые, поблекшие. Ничего выдающегося в этих записках нет: «у дождика длиные ножки», «коленка разбилась и плачет», «лошатка любит соленый хлеб». Иногда, не слишком часто, встречаются знакомые Белке имена – Петя, Павлик, Славка (скорее всего, уменьшительное от Чеслава). Петя, Павлик и Славка – «три поросенка», они построили домик из соломы, они – «дураки». Наверное, речь идет о каком-нибудь шалаше, мальчишки часто строят шалаши, что само по себе не делает их дураками. Просто Инга не очень-то дружит со старшими мальчиками и совсем не дружит со старшими девочками, мир растений и насекомых нравится ей намного больше. Есть еще один таинственный персонаж – Лу. «Лу думает, что это хорошо», «Лу сказал, что я красивая». Инга никогда не забывает нарисовать рядом с Лу маленькое сердечко. Немудреный вывод, который из этого следует, – Ингу настигла первая любовь.

Не слишком прочная, если судить по последующим записям.

К пятнадцатой странице (все страницы дневника аккуратно пронумерованы) Лу исчезает, а почерк Инги меняется. На смену каракулям приходят четкие округлые буквы, единственный изъян правописания – строчки все время сползают вниз. Инга стала заметно старше, но почему-то решила продолжить свой детский дневник. И еще – она стала рисовать. Много заштрихованных профилей, еще больше – абстрактных кругов и спиралей, лестниц, ведущих в никуда. И – ни одного сердечка.

«Хочу, чтобы он умер» – непонятно, кому это адресовано.

«Хочу, чтобы я умерла» – еще через страницу.

Это очень грустный дневник.

Рисунки становятся все тревожнее, и, хотя Инга еще балансирует на грани абстракции, круги и спирали постепенно сменяются вполне реалистическими деталями. Больше всего она любит рисовать людей, но части их тел перепутаны и заново разложены в произвольном порядке. Вторая по популярности тема – аммониты: из жерла свитых в кольцо раковин торчат руки с крючковатыми пальцами, невозможно определить – мужские они или женские, и к чему именно тянутся. От дневника начинает ощутимо попахивать сумасшествием, еще большее сумасшествие – рассматривать его здесь, в не самом радостном месте. Белка изучит дневник потом, когда выберется отсюда.

Когда Сережа позволит ей выбраться отсюда.

Лучше бы Белке было не переворачивать страницу. Хотя страница и выдает в Инге отличную рисовальщицу, но сам рисунок… Мертвый дельфин. Белка догадывается о том, что он мертв, еще до того, как видит глубокие раны на гладкой коже. Даже если бы их не было – она бы все равно поняла, что он мертв. Непонятно, откуда возникло это ощущение. Инга – отличная рисовальщица, а смерть – отличный натурщик, терпеливый, способный позировать сколь угодно долго.

Подпись под рисунком:

«Я свободна!»

Никогда, никогда Белка не смогла бы сказать то же самое о себе. Вся ее жизнь – цепочка зависимостей. От множества вещей и обстоятельств, от людей, которые ничего не значат. Или, наоборот, значат слишком много. В то лето она так хотела увидеть живых дельфинов, но пришлось довольствоваться мертвым, так и не увиденным. До этого был мертвый Лазарь, а два мертвеца для одной маленькой девочки – явный перебор. И вот теперь она снова видит дельфина – на этот раз нарисованного. Ее память так же изрезана винтами, как и тело несчастного животного. Что бы она ни сделала, куда бы ни отправилась, – от того прекрасного и пугающего августа не уйти.