Источник - читать онлайн книгу. Автор: Айн Рэнд cтр.№ 39

Китинг не мог толком послушать окончание речи Хэллера — у него дико разболелась голова и любые звуки вызывали такую боль в глазах, что ему пришлось плотно закрыть их. Он привалился к стене.

Китинг резко открыл глаза, скорее почувствовав, чем услышав вокруг какую-то странную тишину. Он не заметил, когда Хэллер закончил выступление. Он увидел, что люди в вестибюле замерли в напряжённом и отчасти торжественном ожидании, а сухое потрескивание громкоговорителя приковывает все взгляды к его тёмной горловине. Потом тишину разорвал отчётливый неторопливый голос:

— Дамы и господа! Мне выпала величайшая честь представить вам мистера Эллсворта Монктона Тухи!

«Что ж, — подумал Китинг. — Свои полторы монеты Беннет выиграл». Последовало несколько секунд молчания. То, что началось затем, дикой болью ударило Китинга по затылку. Это был не гром, не толчок, не взрыв — это было нечто разорвавшее саму ткань времени, нечто отрезавшее это мгновение от предшествовавшего ему совершенно обычного. Вначале Китинг почувствовал только удар и лишь потом, по прошествии целой отчётливо осознаваемой секунды, понял, что это, собственно, такое. Аплодисменты. Овация столь бурная, что Китингу показалось, будто громкоговоритель сейчас взорвётся. Овация не стихала, она распирала стены вестибюля, — Китингу показалось, что они начинают опасно выгибаться наружу. Окружающие его люди орали: «Ура!» Кэтрин стояла, приоткрыв рот, и Китинг не сомневался, что она в этот момент даже не дышала.

Прошло очень много времени, и внезапно стало тихо. Тишина наступила столь же резко, как и предшествующие ей рёв и шум, и произвела столь же ошеломляющее действие. Громкоговоритель стих, подавившись на высокой ноте. Стоящие в вестибюле замерли. Потом послышался голос.

— Друзья мои! — произнёс он просто и серьёзно. — Братья мои! — добавил он тихо и как бы невольно, одновременно и исполненный чувств, и словно со смиренной улыбкой просящий извинения за проявление этих чувств. — Я более чем тронут вашим приёмом. Я надеюсь, что вы извините меня за эту малую толику ребяческого тщеславия, которое живёт в каждом из нас. Но я понимаю — и в этом смысле принимаю — ваши аплодисменты как дань не моей персоне, а тому принципу, счастье представлять который сегодня выпало мне, и я покорно принимаю это счастье.

Это был не голос. Это было истинное чудо. Разворачиваясь подобно бархатному знамени, волшебные звуки складывались в английские слова, но звучность и чистота каждого слога создавали впечатление, будто слова эти произносятся на некоем новом языке и звучат впервые. То был голос титана.

Китинг застыл с раскрытым ртом, не слыша, о чём говорит этот голос. Он с головой провалился в мелодию и ритм речи, не вдаваясь в её содержание, не чувствуя ни малейшей необходимости вникать в её смысл. Он готов был принять всё, слепо пойти за этим голосом куда угодно.

— …итак, друзья мои, — говорил волшебный голос, — урок, который нам следует извлечь из нашей трагической борьбы, — это урок единения. Мы объединимся или будем побеждены. Наша воля, воля обездоленных, забытых, угнетённых, сольёт нас в мощный поток, с единой верой и единой целью. Настало время каждому из нас отвергнуть мысли о своих мелких личных проблемах, мысли о богатстве, комфорте, самоудовлетворении. Настало время влить своё Я в единый всемогущий поток, в непобедимую приливную волну, которая всех нас, желающих и нежелающих, унесёт в великое будущее. История, друзья мои, не задаёт нам вопросов, не испрашивает нашего согласия. Она неотвратима, как и голос народных масс, определяющий её ход. Прислушаемся же к призыву истории. Сплотимся, братья. Сплотимся. Сплотимся.

Китинг посмотрел на Кэтрин. Кэтрин не было. Осталось только белое лицо, тающее в звуках громкоговорителя. И дело было не в том, что она слушала своего дядю. Китинг не мог заставить себя почувствовать к нему ревность, хотя ему этого очень хотелось. Дело было не в том, что её переполняли чувства. Нет, её опустошало что-то холодное и безликое, волю её сковала не воля другого человека, а безымянное Нечто, которое поглощало её.

— Пойдём отсюда, — прошептал он. От непреодолимого чувства страха голос ему не подчинялся.

Она повернулась к нему, словно приходя в себя после глубокого обморока. Он понял, что она напрягает все силы, стараясь узнать того, кто стоит с ней рядом, и понять, что он говорит. Она прошептала:

— Да. Пойдём отсюда.

Они пошли пешком, под дождём, без определённого направления. Было холодно, но они все шли — лишь бы двигаться, лишь бы ощущать движение собственных мышц.

— Мы промокли до нитки, — сказал Китинг, придавая голосу всю простоту и естественность, на которые был в тот момент способен. Молчание пугало его. Оно показывало, что они оба чувствуют одно и то же и что чувство это отнюдь не иллюзорно. — Пойдём куда-нибудь, где можно выпить.

— Да, — сказала Кэтрин. — Пойдём. Очень холодно… Какая же я дура! Вот, пропустила речь дяди, а ведь так хотела послушать.

Теперь всё нормально. Она первая заговорила об этом, заговорила так естественно, с совершенно нормальной примесью сожаления. Холодный, безликий призрак исчез.

— Но я хотела быть с тобой, Питер… Я хочу быть с тобой всегда.

Призрак дёрнулся в последний раз — не в самих её словах, а в том, что вызвало эти слова, — и растаял окончательно. Китинг улыбнулся. Его пальцы нащупали запястье Кэтрин между краешком рукава и перчаткой. Её кожа согрела его озябшие пальцы…

Много дней спустя Китинг услышал историю, которую рассказывали по всему городу. Рассказывали, что на следующий день после митинга Гейл Винанд увеличил жалованье Эллсворту Тухи. Тухи пришёл в ярость и попытался отказаться. «Подкупить меня вам не удастся, мистер Винанд!» — заявил он. «Я вас не подкупаю, — ответил Винанд. — Не льстите себе этой мыслью».

Когда забастовка закончилась соглашением, прерванное строительство возобновилось по всему городу с удвоенной энергией. Китинг снова проводил дни и ночи на работе. Заказы текли рекой. Франкон радостно улыбался всем и каждому и устроил небольшую пирушку для своих служащих, чтобы в их памяти стёрлись все гадости, которые он успел им наговорить. Наконец завершилось строительство особняка-дворца для мистера и миссис Дейл Айнсворт, в проект которого (позднее Возрождение и серый гранит) Китинг вложил всю душу. Мистер и миссис Дейл Айнсворт устроили в своей новой резиденции официальный приём, на который пригласили Гая Франкона и Питера Китинга, совершенно забыв про Лусиуса Н. Хейера, что в последнее время случалось довольно часто. Франкону приём понравился чрезвычайно — ведь в этом доме каждый квадратный фут гранита напоминал ему о кругленькой сумме, полученной некоей каменоломней в Коннектикуте. Китингу приём тоже понравился — ведь величественная миссис Айнсворт заявила ему с неотразимой улыбкой: «Но у меня не было и тени сомнения, что партнёр мистера Франкона именно вы! Ну конечно же, “Франкон и Хейер”! Непростительная оплошность с моей стороны. В качестве оправдания могу лишь сказать, что если вы и не партнёр мистера Франкона, то, несомненно, имеете на это все права!» Жизнь в бюро текла гладко; настал один из тех периодов, когда спорится всё.