Источник - читать онлайн книгу. Автор: Айн Рэнд cтр.№ 219

Альва Скаррет не поднимал на него глаз.

— Ты отстал от времени, Гейл, — сказал он. Он говорил тихо; в его тоне было предостережение, он словно оскалил зубы, не совсем всерьёз, но и не в шутку.

Это было так не похоже на Альву Скаррета, что у Винанда пропало всякое желание продолжать разговор. Он перечеркнул передовицу; синяя черта закончилась кляксой, словно усталость и апатия передались даже ручке.

— Иди состряпай ещё что-нибудь, Альва, — произнёс он.

Скаррет встал, взял листок, повернулся и, не сказав ни слова, вышел.

Винанд смотрел ему вслед. Случившееся казалось странным, смешным и досадным.

Без всякого давления с его стороны газета постепенно, незаметно избрала определённое направление. На это ушло несколько лет. Он замечал лёгкое искажение фактов в рубрике новостей, полунамёки, двусмысленные аллюзии, странные эпитеты, непонятную расстановку акцентов, политические комментарии, данные некстати. Если речь шла о споре между работником и работодателем, факты подавались так, что виноватым всегда выходил работодатель, независимо от того, о чём был спор. Если говорилось о прошлом, то это обязательно было «наше тёмное прошлое» или «невозвратное прошлое». Если дело касалось чьей-то личной заинтересованности, она всегда была «эгоистическим побуждением» или «жадностью». В кроссворде могло встретиться определение «загнивающего индивидуума», и отгадкой было слово «капиталист».

Винанд не обращал на это внимания, пропуская с презрительной усмешкой. «Мои сотрудники, — думал он, — знают своё дело: ребята автоматически используют популярный сленг, на самом деле абсолютно ни о чём не говорящий». Он старался не допускать такого на первой полосе, остальное его не волновало, речь шла просто о модном поветрии, на его веку пронеслось много подобных поветрий.

Кампания под лозунгом «Мы не читаем Винанда» мало его заботила. На ветровое стекло своего «линкольна» он наклеил их картинку, которую раздобыл в мужском туалете, приписал внизу «Мы тоже» и не снимал до тех пор, пока её не заметил и не сфотографировал репортёр одной из нейтральных газет. За время карьеры ему не раз приходилось принимать бой, его осуждали, ему угрожали владельцы самых известных газет, представители самых влиятельных финансовых кругов. Он не мог собирать совещание по поводу деятельности какого-то Гэса Уэбба.

Он знал, что «Знамя» теряет популярность. «Это временно», — говорил он Скаррету, пожимая плечами. Он пускал в очередном номере шуточный тест или несколько купонов на покупку грампластинок со скидкой, это несколько поднимало интерес к газете, и он тут же успокаивался.

Он никак не мог заставить себя работать в полную силу. И вместе с тем у него ещё никогда не было такого желания работать. Каждое утро он входил в кабинет, чувствуя необычное рвение. Но через час ловил себя на том, что разглядывает обшивку стен, вспоминая какие-нибудь детские стишки. Ему не было скучно, он не то чтобы зевал, а словно хотел зевнуть, но не получалось. И досадовал на себя. Не то чтобы работа ему не нравилась, просто он утратил к ней вкус, не настолько, чтобы решиться на что-нибудь, но и не так, чтобы брать себя в ежовые рукавицы и усаживать за работу; его просто что-то раздражало.

Он смутно ощущал, что причина его настроения кроется в новом настроении общества. Он не видел причин, почему бы ему не манипулировать им столь же мастерски, как раньше. Но не мог. Угрызений совести он не испытывал. Это не была сознательно занятая позиция, вызов во имя справедливости; скорее какая-то разборчивость, нечто сродни сдержанной брезгливости, нерешительность, которую испытываешь, прежде чем шагнуть в грязь. Он думал: «Ничего страшного, это не продлится долго, подождём, когда маятник качнётся в другую сторону, сейчас лучше подождать».

Он не понимал, почему начал тревожиться, причём больше обычного, после стычки с Альвой. Ему казалось странным, что Альва вдруг принялся писать такой вздор. Но было ещё кое-что в поведении Альвы во время разговора, в том, как он вышел из кабинета, было что-то вызывающее; он почти дал понять, что больше не находит нужным считаться с мнением босса.

«Следовало бы уволить Альву», — подумал он и ошеломлённо рассмеялся над самим собой. Уволить Альву Скаррета? Да это всё равно что остановить Землю или, страшно подумать, положить конец «Знамени».

Этим летом и осенью случались дни, когда он ощущал приступ любви к «Знамени». В такие дни он сидел за своим столом, положив руку на развёрнутые перед ним страницы, свежие чернила расплывались на его ладони, и он улыбался всякий раз, когда видел на страницах «Знамени» имя Говарда Рорка.

Во все отделы, которых это касалось, был спущен приказ: Говарду Рорку должна быть обеспечена широкая реклама. Имя Рорка и его работы стали регулярно упоминаться во всех газетных рубриках: в разделе искусств, недвижимости, передовицах, авторских колонках. Не очень-то легко найти предлог для того, чтобы упомянуть имя архитектора в прессе, информация о строительстве обычно не вызывает большого интереса. Но сотрудники «Знамени» оказались на редкость изобретательны, и имя Рорка не сходило со страниц газеты. Винанд лично редактировал всё без исключения. Появление этих сообщений на страницах «Знамени» поражало: все они были хорошо написаны, не проскальзывало ни единой попытки добиться дешёвой популярности — никаких сенсационных историй или фотографий за завтраком, никакого «личного материала» или коммерческого подтекста, лишь желание отдать дань величию художника, полное уважения и благожелательности.

Ни Винанд, ни Рорк никогда не заговаривали об этом. Они вообще не говорили о «Знамени».

Каждый вечер, возвращаясь в свой новый дом, Винанд видел «Знамя» на столе в гостиной. Сам он никогда со дня свадьбы не приносил газету домой. Увидев её в своей гостиной в первый раз, он лишь улыбнулся и ничего не сказал.

Но однажды вечером он заговорил об этом. Он перелистывал газету, пока не наткнулся на статью, посвящённую летним курортам. Большая часть статьи представляла собой описание Монаднок-Велли. Он поднял голову и взглянул на Доминик, сидящую на полу у камина в другом конце комнаты.

— Спасибо, милая, — сказал он.

— За что, Гейл?

— За то, что ты понимаешь, когда мне приятно видеть «Знамя» в своём доме.

Винанд подошёл к ней и сел рядом. Обняв её узкие плечи, он сказал:

— Только вспомни всех этих политиков, великих князей и увешанных орденами убийц, о которых «Знамя» трубило столько лет. А крестовые походы против трамвайных компаний, кварталов красных фонарей и овощей на подоконниках. На этот раз, Доминик, я впервые говорю то, что думаю.

— Да, Гейл…

— Вся власть, положение, которого я добивался, достиг и которым никогда не пользовался… Теперь-то они увидят, на что я способен. Я заставлю их признать его, он этого заслуживает. Дам ему славу, которой он достоин. Что есть общественное мнение? Его делаю я.

— Ты считаешь, он всего этого хочет?

— Может быть, и нет. Мне всё равно. Ему это небесполезно, и у него это будет. Я так хочу. Как архитектор он общественное достояние. Он не может помешать газете писать о нём.