— Эллсворт, твоя разведка плохо работает.
— Что ты мелешь?
— Уверен, ты не в курсе дел Гейла в последнее время, а ты так любишь хвастаться информированностью.
— И что же я не знаю?
— Догадайся, кто к нему сегодня приходил.
— Дорогой Альва, у меня нет времени для игры в угадайку.
— Никогда не угадаешь.
— Хорошо, поскольку единственный способ отделаться от тебя — прикинуться придурком из водевиля, спрашиваю без обиняков: кто сегодня был в кабинете нашего обожаемого шефа?
— Говард Рорк.
Тухи круто развернулся всем корпусом, забыв своё правило тщательно дозировать внимание. Он крикнул, не веря:
— Нет, не может быть!
— Да! — сказал Скаррет, гордый произведённым эффектом.
— Ну и ну! — откликнулся Тухи и захохотал.
Скаррет в недоумении расплылся в выжидательной улыбке, он был готов разделить веселье, хотя и не понимал, чем оно вызвано.
— Смешно, конечно, но почему смешно, Эллсворт?
— Ах, Альва, долго рассказывать.
— Я было подумал…
— Неужели ты не способен оценить зрелище, Альва? Тебе не нравится фейерверк? Если хочешь знать, чего следует ожидать, вспомни, что самыми жестокими бывают религиозные войны между сектами одной веры и гражданские войны между народами одного корня.
— Не понимаю, о чём ты.
— Боже, как много у меня бестолковых последователей!
— Рад, что ты в хорошем настроении, но мне эта новость не понравилась.
— Весть, конечно, дурная, но не для нас.
— Как тебя понимать? Мы приложили столько усилий, особенно ты, чтобы представить Рорка самым бездарным в городе, и вдруг его нанимает наш босс. Разве это не конфуз?
— Ах, вот ты о чём! Что ж, возможно…
— Вот видишь.
— Что он делал в кабинете Винанда? Зачем его пригласили? Насчёт заказа?
— Не знаю. Невозможно выяснить. Никто не знает.
— Ты не слышал, Винанд собирается что-нибудь строить?
— Нет, а ты?
— Нет, видно, моя разведка и правда плохо работает. Впрочем, каждый старается как может.
— Кстати, Эллсворт, у меня появилось одно соображение. Насчёт того, какую пользу мы можем из этого извлечь.
— Что за соображение?
— Эллсворт, в последнее время Гейл стал невыносим. — Скаррет сказал это торжественным тоном, как будто делился большим открытием. Тухи молчал, слегка улыбаясь. — Конечно, Эллсворт, ты это предсказывал. И был прав. Ты всегда прав. Никак не соображу, чтоб мне пусто было, что с ним происходит. То ли это связано с Доминик, то ли он как-то изменился, но что-то происходит. Иногда на него находит, и он читает корректуру от строчки до строчки и поднимает шум по малейшему поводу. Он зарезал три мои лучшие передовицы, раньше он такого никогда не делал. Никогда. Ты знаешь, что он мне сказал? «Материнство, конечно, прекрасно, Альва, но ради Бога не распускай слюни. Всему есть мера, даже порочности ума». Какой порочности? Я написал премиленькую передовицу ко Дню матери, лучше некуда. Даже сам растрогался, честное слово. С каких пор он стал толковать о порочности? Позавчера он прямо в лицо обозвал Жюля Фауглера любителем помоек и выбросил в корзину его статью для воскресного номера. Отличную статью, между прочим, о рабочем театре. Это Жюля-то Фауглера, нашего лучшего автора. Неудивительно, что Гейла никто не любит. Его и раньше не очень-то жаловали, а послушал бы ты, что о нём говорят сейчас…
— Слышал я, знаю.
— Он теряет хватку, Эллсворт. Не знаю, что бы я делал без тебя и отличной команды, которую ты подобрал. Практически штат укомплектован твоими молодцами, за вычетом полудюжины священных коров, оставшихся от прошлых лет. Но они уже исписались, а молодая поросль поможет «Знамени» остаться на плаву. Но Гейл… Знаешь, на прошлой неделе он уволил Дуайта Картона. И думаю, это говорит о многом. Конечно, Дуайт балласт и зануда, но ведь он первый из любимчиков Гейла, мальчиков, продавших ему свою душу. Мне, знаешь ли, даже приятно было видеть его среди нас — как свидетельство, что всё в норме, всё путём, как память о лучших днях Гейла. Я всегда говорил, что нужен мальчик для битья — клапан безопасности. И мне очень не понравилось, что он выгнал Карсона, Эллсворт. Ох как не понравилось.
— В чём дело, Альва? Ты рассказываешь новости или — извини за такое сочетание — спускаешь пар мне в жилетку?
— Можно сказать и так. Не хотелось бы лягать Гейла, но я давно уже просто киплю от негодования, не знаю, как сдерживаюсь. Я вот к чему клоню: этот Говард Рорк, что ты думаешь насчёт его появления?
— Насчёт него у меня много разных идей, Альва. Но сейчас не время распространяться на эту тему.
— И всё-таки что мы о нём знаем? Что он сумасброд, глупец и гнёт своё. Что ещё? Он из тех упрямцев, которых ни любовь, ни деньги, ни угрозы не заставят отказаться от своих дурацких принципов. Он хуже Дуайта Карсона, хуже всех любимчиков Гейла. Ну? Идею улавливаешь? Как поступит Гейл, столкнувшись с подобным человеком?
— Всякое возможно.
— Возможно только одно, если я знаю Гейла, а я его знаю. Вот почему я не теряю надежды. Вот для чего нужен Рорк в конечном счёте. Глоток привычного лекарства. Клапан безопасности. Гейл во что бы то ни стало сломает хребет этому парню, и это пойдёт Гейлу только на пользу. То, что надо. Это приведёт его в норму. Вот в чём моя идея, Эллсворт. — Он немного помолчал, не увидел одобрения и энтузиазма на лице Тухи и неуклюже закончил: — Может, я и ошибаюсь… не знаю… может, всё пустое… Просто подумалось, что психологически…
— Всё так и есть, как ты подумал, Альва.
— Значит, ты тоже так считаешь? Так и будет?
— Возможно. А может, и намного хуже, чем тебе рисует воображение. Но для нас это уже не имеет значения. Видишь ли, Альва, если дело коснётся «Знамени», если дойдёт до конфликта между нами и нашим боссом, нам больше нечего бояться мистера Гейла Винанда.
Когда пришёл посыльный из архива с толстой папкой вырезок, Винанд поднял глаза и сказал:
— Так много? Не знал, что он настолько знаменит.
— Всё больше в связи с процессом по делу Стоддарда, мистер Винанд.
Мальчик замолк. Ничего плохого как будто не случилось — только глубокие морщины появились на лбу Винанда, но посыльный не настолько знал Винанда, чтобы понять, что они означают. Он всё же почувствовал страх. Через минуту Винанд сказал:
— Хорошо. Спасибо.
Мальчик положил конверт на стеклянную крышку стола и вышел.
Винанд задумчиво смотрел на толстый пакет из жёлтой бумаги. Пакет отражался в стекле, как будто пробился через поверхность и пустил корни в его стол. Он посмотрел на стены кабинета, как бы спрашивая себя, достаточно ли в них силы, чтобы уберечь его от необходимости открыть конверт.