Гейл и Омэ снова взглянули друг на друга; Гейл изо всех сил пытался сохранить самообладание.
— Но вам же в конце концов придется что-то выплатить. Боже мой, да вы хоть видели, какие взносы мы внесли?
— Сумма взносов не имеет никакого отношения к нашей фирме. Мы просто оцениваем и возмещаем убытки. И наш совет состоит в том, что, поскольку данное дело имеет уголовный характер, было бы в высшей степени неблагоразумно…
Еще некоторое время разговор продолжался в том же вежливо-враждебном духе, однако подтекст — Лоример был в этом убежден — становился для всех совершенно ясным и понятным. Затем его попросили выйти из комнаты, и проворная почтенная дама, которая даже не старалась скрыть своего крайнего к нему отвращения, принесла ему чашку чая. Спустя двадцать минут Лоримера вновь пригласили войти; Омэ тем временем куда-то исчез.
— Не могли бы вы найти какой-нибудь способ вызволить нас из данного… данного затруднения? — спросил Гейл, уже более спокойно. — Придумать какой-нибудь компромисс, чтобы избавить нас от бесконечной отсрочки?
Лоример посмотрел ему прямо в глаза: очень важно было избегать всякого чувства смущения, затаенного стыда, молчаливого признания вины.
— Такое возможно, — ответил Лоример. — Как правило, наши клиенты стараются прийти к подобному решению; обычно лучшим способом уладить дело становится некая усредненная цифра, устраивающая обе стороны.
— Вы хотите сказать — если я соглашусь на меньшую сумму.
— Если вы поймете, какие трудные задачи ставит перед нами такого рода дело, и если из соображений его ускорения решите…
— Сколько?
Это прозвучало чересчур дерзко — и Лоример продолжил официальным тоном гнуть свое:
— …и если из соображений его ускорения решите снизить полную сумму иска. Если я доложу об этом моему клиенту, то, думаю, компромисс может быть достигнут.
Гейл холодно смотрел на него.
— Понимаю. Так что же это за сумма, с которой, по вашему мнению, окажется способен расстаться «Форт Надежный»?
Настал самый важный момент; Лоример чувствовал, как бьется пульс у него на запястьях: 20 миллионов? 15 миллионов? Он взглянул на Гейла — и вдруг чутье заговорило в нем громко и внятно.
— Я полагаю, — нахмурился он, как будто производя в уме быстрые подсчеты, хотя для себя он уже все решил, — я полагаю, что вы можете рассчитывать на десять миллионов.
Гейл издал гортанный полусмешок-полумеждометье.
— Вы мне должны двадцать семь миллионов — и предлагаете десять? Господи, подумать только.
— Не забывайте, мистер Гейл, это дело выходит за рамки обычных. Ваши подрядчики намеренно устроили пожар. Мы вообще имеем право устраниться.
Гейл встал, подошел к окну и принялся разглядывать старинный собор, вид на который ему вскоре предстояло испортить.
— Вы могли бы оформить это в письменном виде? Предложение о десяти миллионах?
— Это вы должны выдвинуть такое предложение, — напомнил ему Лоример. — Если оно будет одобрено, то вас официально известят.
— Ладно, я сделаю официальное предложение, вы мне добудете письменное «добро», мистер Блэк, и на этом дело будет кончено. — Он склонил голову. — Раз десять миллионов — это путь наименьшего сопротивления, тогда я — с огромной неохотой — уменьшу свой иск по делу «Федора-Палас».
У двери Гейл повернулся к Лоримеру, преграждая выход. Его загорелое лицо налилось кровью, злость окрасила кожу в кирпичный цвет.
— Люди вроде вас, Блэк, — дерьмо. Вы подонки. Вы ничем не лучше воров, вы подлые и грязные вруны. Вы с удовольствием берете у нас деньги, а когда дело доходит до выплаты…
— Пожалуйста, дайте мне пройти.
Лоример отступил в сторону, а Гейл продолжал тихо поливать его грубой руганью.
— Как только мы получим ваше сообщение, мы с вами свяжемся, мистер Гейл. Вероятно, завтра.
Лоример спустился в жужжавшем лифте в холл первого этажа с его пышной зеленью и мягким освещением; в голове у него что-то пульсировало, в груди было свободно и легко, будто ее заполнили бурлящие пузырьки, и (странно, такое с ним впервые) глаза щипало от навернувшихся слез. Однако за ликованием, за напористым ощущением триумфа глухо звучала предостерегающая нотка. Гейл казался разозленным, это верно: он ведь только что потерял 17 миллионов фунтов, которые, как, вероятно, он думал, уже лежат у него в кармане; но, по мнению Лоримера, он был все-таки недостаточно разозлен. Недостаточно — в этом-то вся беда. Почему? Это вызывало тревогу.
117. Первый успех. В те ранние годы ты процветал в «страховании». Отцовские связи обеспечили тебе не бог весть какое, зато надежное место статистика в страховом обществе, ты усердно работал, получал вознаграждения и понемногу продвигался по службе. Для некоторого разнообразия и приобретения нового опыта работы твоя первая компания «прикрепила» тебя к фирме специалистов по оценке убытков. Твоим первым заданием стало расследование в обувном магазине в Абингдоне, где из-за лопнувших труб, затопивших подвальное помещение, оказался погублен весь товар; произошло это в праздничный день, когда в магазине никого не было.
Как ты понял, что хозяин лжет? Как ты догадался, что все это горе и заламывание рук — обман? Позднее Хогг сказал, что это было чистой воды чутье. Все великие оценщики убытков, уверял Хогг, способны вмиг вычислить лжеца, потому что распознают — будто нутром чуют — потребность во лжи. Они и сами могут быть обманщиками — и, если это так, обманщики они первоклассные, — однако это не обязательное условие. А вот что здесь обязательно — это понимание философии лжи, непреодолимого стремления скрыть правду, постижение ее сложной грамматики, ее потайного устройства.
И ты понял, что этот человек лжет о своем промокшем и загубленном товаре, ты понял, что лжет и его жена, всячески пытавшаяся удержать слезы, пока они вместе с тобой осматривали следы разрушений, нанесенных их семейному бизнесу. Мистер Морис — вот как звали того человека.
Ты смотрел на груду папье-маше, в которую превратились сотни промокших картонных коробок из-под обуви, на блестящие лужи на полу, вбирал ноздрями запах влажной кожи, и что-то вдруг заставило тебя повернуться к мистеру Морису и произнести: «А откуда мне знать, мистер Морис, — может, это вы сами в тот выходной и направили шланг на свой же товар? Одна лопнувшая труба — и такой опустошительный ущерб…»
Что их выдает с головой — это характер ярости. Ярость-то всегда дает о себе знать, всегда прорывается наружу, и мистер Морис тоже был вне себя от ярости; однако есть нечто такое в интонациях и тоне равнодушного лжеца, разыгрывающего ярость, что тревожит твой внутренний слух, как комариный писк в темной спальне, — нечто такое, что беспокоит тебя и безошибочно распознается.
Итак, ты заявил мистеру Морису, что порекомендуешь его страхователям отказать ему в иске на основании мошенничества. И очень скоро мистер Морис был готов получить в качестве компенсации 2000 фунтов наличными. Так ты сэкономил для страховой компании 14 000 фунтов, заслужил свою первую премию, и сделалось совершенно ясно, что тебе нужно стать специалистом по оценке убытков. Твой неизменный, выдающийся успех на этом поприще в конце концов и заставил Джорджа Джералда Хогга обратить на тебя внимание.