Помпеи нон грата - читать онлайн книгу. Автор: Иржи Грошек cтр.№ 22

МУЗА. НЕ СПАТЬ!!!

С такими рассуждениями про себя, а не вслух, по виа дель Аббонданца я добрался до дома Юлии Феликс, чтобы переодеться и встретить последний день как полагается. Поднялся к себе на второй этаж и для начала, как плебей, плюнул в раковину, куда давно не лилась вода. Надо было жениться на сверлильщице! Еще хотел поразмышлять о государстве, где простой водопровод – враг номер один, но передумал и плюнул во второй раз. После чего взял со стола острый нож и нацарапал на стене рядом с раковиной: «Все на борьбу с водопроводом!»

Возможно, когда-нибудь археологи найдут это граффити и защитят три докторские диссертации и одну кандидатскую, однако Юлия Феликс скорее всего не обрадуется, если обнаружит мои художества. Потому что я оставил потомкам свои афоризмы по всему, извините, периметру. Иначе говоря, исписал четыре стены на зависть скифам, которые, как утверждает батюшка Геродот, на те же стены просто писают, без смыслового подтекста.

Зато у меня за кроватью было начертано: «Трахнул сегодня я здесь потаскуху, красавицу с виду, – все мне хвалили ее; но оказалась – дерьмо!» И подпись: «Федор Александрович Припетровский», чтобы Юлия Феликс не подумала на меня, когда отодвинет кровать, ежели вдруг у нее появится такая фантазия. А Федору Александровичу поделом достанется, пусть переводит с латыни правильно. А то ишь чего выдумал:

Обнял сегодня я здесь девчонку, красавицу с виду, —

Все мне хвалили ее; и те де и те пе…

Не «обнял», а «трахнул» и не «девчонку», а именно – «потаскуху». Как бы я мог распознать, что девчонка – дерьмо, в другой ситуации? И далеко не все нахваливают невинность! Хотя я тоже мог допустить ошибку, и тогда – мои извинения Федору Александровичу. Главное, чтобы Юлия Феликс об этом не узнала, потому что потаскуху мне простят, а любовную интригу с красивой девчонкой – сомнительно.

Но за комодом я выразился более определенно: «Темноволосых любить белокурая мне запретила… Вот еще! Пусть лучше снимет парик!» Это я намекал на женские метаморфозы: брюнетка-блондинка, блондинка-брюнетка, «креведко-блондинко». Хотя опять же слышал только об одном случае, когда из граций некая дама добровольно ушла в гетеры и – как будто – стала весталкой. То есть из блондинок по собственной прихоти перекрасилась в брюнетки. Все решили, что некая дама сошла с ума…

А я, пользуясь случаем, вопрошаю: доколе весталок в научно-популярной литературе будут называть «девственными»?! И, если вы пишете, что «на скамье сидела весталка», а не галка на палке, бог вам судья! Только не надо усугублять и подчеркивать, что речь ведется не о какой-нибудь там весталке, а девственной! Это масло масляное! Не стоит наводить тень на плетень, а лучше заткнуться на тридцать лет, пока весталка исполняет свои обязанности. Один черт ее вскоре попрут из храма, потому что невелика заслуга соблюдать обет целомудрия, когда на «девственную весталку» больше никто не покушается. И тогда пишите о ней что хотите! А так получается какой-то «Декамерон», а не научно-популярная литература.

Ведь иные люди начитаются нашей белиберды, заявятся в храм и давай подмигивать юным весталкам направо и налево, покуда не выведут из себя настоятельницу. Здесь настоятельница (а что еще остается делать?!) подойдет к подобному прохиндею и ловеласу да как треснет ему по лбу символом плодородия! А вы знаете, какой у Пана символ?! Посмотрите в справочной литературе… Ого-го какой!

И всяким цензорам хочу напомнить, что Caesar non supra grammaticos – кесарь не выше грамматиков. А последний день Помпеи и подавно всех уравнивает! Поэтому я собирался отметить его достойно и беспринципно…

Перво-наперво с большим удовольствием я разоблачился, то есть выкарабкался из тоги, куда меня занесло по гражданской необходимости, и остался в одной тунике. После чего напялил растоптанные сандалии и решил, что достаточно распоясался. А посему выбрал в триклинии место хозяина и возлег, как на пиру Тримальхиона – мордой к столу, облокотившись на локоть. За неимением слуг, самостоятельно разбодяжил в пропорции три к одному кратер вина и выпил полкилика, чтоб ему пусто было! И наконец, вспомнив о музах, сочинил три моралии, по числу граций, в духе Сенеки и следующего содержания:

1. Если припрешься ко мне невзначай отобедать,

Смирно лежи за столом и никого не лягай!

2. Взгляд на чужую жену не кидай похотливый!

Не задирай на бедняжке подол, чтобы лучше ее рассмотреть!

3. Если в триклинии гость задремал ненароком,

Выброси сволочь такую к собакам во двор!

Как это видно из вышесказанного, повседневная жизнь в Помпеях подчинялась своим определенным правилам. К примеру, нельзя было сказать «гостиная», но обязательно – «триклиний». Или «бокал» вместо «килика». И хуже того – «рубашка» взамен «туники». А значит, судьба грамматика – подчиняться этим неписаным законам, в отличие от кесаря, который волен разговаривать с Клеопатрой, как Ваня с Маней, только в античных апартаментах. Я веду к тому, что «высокая» литература значительно превосходит кесаря по всем биометрическим характеристикам, потому что ее кладут на самую верхнюю полку и ни в коем случае не читают, а хранят тридцать лет, как весталку, после чего выбрасывают на свалку истории. Где уже роются археологи и судят о кесаре по обнаруженной литературе.

То есть я достаточно покочевряжился, прежде чем выйти из дома. И теперь, накинув короткий паллиум, а попросту – легкий плащ, я отправился на поиски приключений, предполагая, что поздно вечером, когда мне посчастливится перейти все границы дозволенного, грянет гром и прольется дождь. Что будет означать успешное завершение последнего дня.

– Куда это ты собрался?! – окликнула меня Юлия Феликс, когда я спускался по лестнице.

Как рачительная домовладелица Юлия Феликс не имела ко мне притязаний, но как трепетная любовница могла бы запросто уничтожить лестницу и запереть меня на втором этаже.

– Я отправляюсь в баню! – как можно непринужденнее ответил я. – Вернусь чистым и просветленным! То есть облагороженным!

– Когда? – уточнила Юлия Феликс.

– Как только почувствую себя таковым! – сообщил я.

– Что-то в последнее время совсем не видно молоденьких девушек в женском отделении, – с угрозой заявила мне Юлия Феликс. – Все только старые грымзы да почтенные матроны!

– Спасибо, что предупредила, – поблагодарил я. – Даже не буду туда заглядывать!

– Я говорю к тому, – продолжала рассуждать Юлия Феликс, – что если девушек нет в женском отделении, то, может быть, они находятся в мужском?

– И кто только придумал раздельное омовение?! – поддакнул я. – Наверное, грязные эстеты!

– Ты не ответил на мой вопрос! – напомнила Юлия Феликс.

– В отличие от диалогов Платона относительно Атлантиды, которые повествуют неизвестно о чем, – охотно ответил я, – письма Плиния Младшего являются неоспоримым свидетельством нашего упадка!

– Что за хрень? – удивилась Юлия Феликс. – Я спрашиваю: ты решил прошвырнуться по девкам?!