Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории - читать онлайн книгу. Автор: Уилл Селф cтр.№ 2

Все это Ричард имел счастье наблюдать, стоя в небольшом фойе возле бара и собираясь войти внутрь, для чего ему пришлось чуть ли не вскарабкаться на высокий дверной порог. Из-за этих-то порогов и общего функционалистского декора заведения — оголенных ламп, окруженных плетенками из проволоки, ярко-оранжевого коврового покрытия под ногами, мебели с ножками из стальных трубок, привинченных к полу, — в сочетании с непрерывным вибрирующим гулом, присущим этому месту, клуб и получил свое морское название. Ибо располагался он в здании, расположенном непосредственно над миниатюрной веткой метро Почтового ведомства, и специальная комиссия решила извлечь, так сказать, тематическую пользу из муниципальной необходимости. Но важнее другое: пребывание в клубе с морским названием порой было не легче, чем в открытом море.

И тут Ричарда накрыла с головой волна посетителей. Рекламщики, телевизионщики, редакторы, композиторы, сочиняющие джинглы для рекламных роликов, актеры, эти самые ролики озвучивающие, пиарщики, дизайнеры-консультанты, девушки из галерей, рекламные художники и просто бездельники с деньгами и связями. Это и были завсегдатаи клуба «Силинк». Казалось, все они курили, пили, принимали вычурные позы, то и дело вертя головой, словно надеясь разглядеть более выгодные прожекты за затылками — или телами — собеседников.

Ибо тенденция смотреть по сторонам, а не вглядываться в лица ближайших соседей, была настолько присуща обитателям клуба, что в результате получалось нечто похожее на «мексиканскую волну», когда болельщики на трибунах стадиона попеременно встают и садятся, создавая «круг на воде». Ричард позволил волне пытливых взглядов обрушиться на него, впитав все до капли. И сам, тем временем, принялся внимательно изучать комнату, чтобы рассмотреть всех присутствующих и вычленить в толпе тех, кого знал, кто заинтересовал его и кому было что предложить.

Однако Ричарду не пришлось долго выдерживать наплыва людского внимания, ведь в обычном своем углу сидел Белл, а подле него — божественная, недоступная и от этого еще нестерпимей желанная Урсула Бентли. Пульс Ричарда учащенно забился — лысый тип в тренчкоте был забыт в тот же миг. Тодд Рейзер тоже был с ними, равно как и прочие прихлебатели. Прозрачные черные глаза Белла встретились с глазами Ричарда с расстояния десяти метров — с крошечного стеклянного горизонта, образованного краем бокала мартини, который держал в руках Белл. Белл поднял палец и постучал им ровнехонько по центру собственного лба. Это был фирменный жест Белла — во всяком случае, один из. Он означал: «Можешь приблизиться»… или, точнее: «Пожалуй, я снизойду до общения с тобой». Ричард поспешил к нему.

Разумеется, об одной группе посетителей клуба я не упомянул выше. О той самой, малозначительным членом которой и являлся Ричард. А именно: поденщиков от журналистики, ибо если и был raison d᾿être [2] клуба «Силинк», то лишь в генерировании темной и сырой атмосферы, столь плодотворной для грибницы полуночных сплетен. Словом, сырой погреб большого города.

Соотношение поденщиков от журналистики и прочих посетителей клуба составляло приблизительно один к одному. О нет, то не были журналисты с принципами или закаленные в боях репортеры. Никто и не думал о том, чтобы не так сильно нагибаться над барной стойкой, дабы ослабить давление на шрам от заряда шрапнели, настигшей его, когда он освещал Балканский кризис. Никто не кучковался в уголке, чтобы на полном серьезе изложить остальным, что она думает по поводу неокейнсианских тенденций в деятельности Министерства финансов (в частности, в новых ограничениях на выдачу займов в государственном секторе экономики). Абсолютно ничего похожего.

Поденщики от массмедиа, собиравшиеся в «Силинке» потрепаться в баре, потрескать в ресторане, «повтыкать» в телевизионной, попинать мяч в комнате для игры в настольный футбол и поплестись в сортир — занюхать щепотку «порошка», занимали совершенно иную нишу в пищевой цепи массовой культуры. Они промышляли передачей избитого, трансляцией банального и распространением никому не нужного. Они писали статьи о статьях, делали телепрограммы о телепрограммах и комментировали чужие высказывания. Они вращались в самых поверхностных, самых тонких и эфемерных слоях околокультурной рефлексии, постоянно разыгрывая диалоги общества с совестью, безусловно, имевшие резонанс — но не громче, чем от постукивания скрепкой по одноразовой тарелочке из фольги.

Как и многие, коротавшие вечера в этом баре за никчемными беседами, днем Ричард трудился в шахте по добыче слов открытым способом, выдавая на-гора вагонетки бессмысленных статеек. Номинальной его работой было сочинение заметок для колонки светской хроники и обзора разного рода премьер и новинок одного ежемесячного популярного журнала, посвященного обзору текущих и анонсу будущих событий в театральной, художественной, — то есть культурной жизни города; он подрабатывал — строчил совершенно лишенные темы тематические статьи в мужской модный журнал, расписывая преимущества прессов для глажки брюк, ароматерапии и скибординга.

Какова его роль во всем этом, он не знал — все было для него новым и неизведанным. Еще в прошлом году он работал в отделе новостей добротной старой газеты, испокон века издававшейся в старинном уютном городке на севере страны. У него была подружка, которая очень хотела родить ребенка, и квартирка, в которой, в свою очередь, хотелось установить перегородку.

И вдруг пара статеек, написанных им по собственной инициативе и отправленных наугад в несколько лондонских журналов, пришлись тем по вкусу. И снизошла волна похвалы на подошвы его ботинок, и понесла их вместе с обладателем к столу главного редактора, где поднялась и прихлынула к языку, который заявил, что он, Ричард, уходит с работы; после чего опустилась ниже, к мужскому достоинству, побудив оное покинуть уютные муслиновые недра вагины его подружки. И Ричард подался на юг — в географическом смысле.

Он нашел работу и снял квартирку в Хорнси. Мрачного вида конуру; она смотрелась тем мрачнее, чем больше претендовала на статус настоящего жилья. Все в ней казалось меньше обычного — кровать, стулья, газовая плита. Даже перемычки на дверях были сантиметров на пятнадцать ниже стандарта, и это значило, что, когда Ричарду случалось приходить домой поздно или в пьяном виде, или и то, и другое (как оно чаще всего и бывало), он то и дело ударялся головой о притолоку на пути из одной комнатенки в другую.

Словом, если с переездом на юг его жилплощадь уменьшилась, то социальные горизонты оставались неясны. Он поразился, насколько легко ему дались первые шаги — ожидал, что пробиваться придется с трудом, на каждом шагу сталкиваясь со снобизмом и всяческими подлянками. Но коллеги по журналистской поденщине неожиданно прониклись к нему расположением, точно новизной своей он олицетворял кого-то вроде Ариэля, очаровавшего их остров скуки. То, что он работал на севере страны, что ходил в частный детский сад, простота и безыскусность, с которой он рассказывал о родном доме и о родителях, казалось им странным и в то же время располагающим, и скоро его стали приглашать на бесчисленные вечеринки, где в узеньком, не шире бутылочного горлышка закутке у самодельного бара наливали болгарские вина — щедро, до краев.