Дочь - читать онлайн книгу. Автор: Джессика Дюрлахер cтр.№ 11

Она не посмела спросить еще что-то.

— Какой ужас, — сказала она.

Папа снова кивнул, коротко, по-военному, и застыл, словно лишние движения или лишние слова были бы предательством Юдит. Это я понял сразу, все странности, которые он обнаружил в последние полчаса, были связаны с мыслями о Юдит.

20

В самолете папа заплакал. Мы сидели впереди, в окружении хасидов, и когда я, иронически усмехнувшись, обернулся к папе, потому что знал, как неловко он чувствует себя среди ортодоксов, то увидел, что по лицу его катятся слезы.

Сотрудникам «Эль Аль» было безразлично, зачем мы летим: холодно и методично они обыскали наши сумки в поисках оружия, бомб и наркотиков. То, что мой отец — еврей, похоже, не заинтересовало службу безопасности, по крайней мере, нисколько ее не успокоило, а то, что тетю Юдит должны похоронить на Масличной горе, кажется, послужило еще одним поводом для подозрений. Папа, сломленный долгим ожиданием, вел себя во время всех этих формальностей прекрасно.

Теперь он смотрел прямо перед собой, и слезы текли по его лицу. Он громко всхлипывал, и вдруг я почувствовал, что мне хочется забраться к нему на колени, хотя вовсе не был уверен, что в далеком детстве он брал меня на руки.

Хасиды переговаривались на иврите и делали вид, что ничего не замечают. А может быть, они говорили о нем?

Пересилив себя, я взял его за руку. Я был смущен. Как мог я знать, что ему пришлось пережить? У него была сухая, сильная рука, а мои ладони стали влажными из-за тщательно скрываемого страха перед полетом. Меня поразило то, что мой жест был почти отцовским, а его рука оказалась не такой нежной и детской, как я ожидал. Я не знал, что делать, но папа мягко сжал мою руку и отпустил ее. Он повернулся ко мне и улыбнулся виновато и успокаивающе. Это, видимо, должно было означать, что я — его сын, а он — мой отец, — открытие, которое меня, можно сказать, потрясло.

— Знаешь, Макс, без тебя я бы с этим не справился, — сказал он. — Просто не смог бы. Все возвращается, весь этот ужас возвращается.

21

— Понимаешь, я тебе не обо всем рассказал. — Он смотрел прямо перед собой. — Ты ведь знаешь об этом? — Он говорил, словно уже несколько часов рассказывал мне истории.

— Откуда мне знать о чем-то, если ты мне никогда ничего не рассказывал? Господи, почему ты не можешь раз в жизни взять и что-то нормально рассказать?

— Я думал, может быть, ты это чувствовал. Ты ведь знаешь, что меня не было дома, когда они пришли?

Я не знал, правильно ли я его понял.

— Когда кто пришел?

— Я хотел сказать, в сорок втором. — Папа поджал губы.

— Ох, Господи, конечно. — На миг я почувствовал знакомую, растущую усталость, но любопытство ее пересилило.

Когда папа с семьей бежали из Германии, они на время, пока искали дом, поселились у друзей. Я думал, он имел в виду это. Дом они найти не успели, потому что в сорок втором были арестованы.

— Это все я знаю. Чего же ты мне не рассказал?

— Когда они пришли, меня не было дома.

— Не было дома? Почему же тебя все-таки схватили?

Папа молчал долго, а я тем временем думал о Сабине, вспоминал, как горели ее огромные черные глаза, когда она рассказывала, как прятался ее отец. Так подробно, словно знала об этом все. И о стечении обстоятельств, благодаря которым появилось на свет ее прелестное тело. Я никогда не мог до конца поверить в единство тела и души, живущей в нем, кроме случая Сабины. Тело Сабины было для меня в большей степени ею, чем ее душа. Как ни странно это звучит. Во всяком случае, ее тело дополняло душу, делало Сабину цельным существом, неделимым целым. Она была моей. Она была создана для меня. Возвышенные слова, которые она выбирала, ее забота о морали, ее одержимость, ее чувство юмора — и чудесное презрение к собственной наготе, абсолютно не гармонировавшее со всем остальным.

Впервые отсутствие Сабины отозвалось во мне болью, и только она могла утолить эту боль, этот новый голод. Я должен оберегать ее. Эта мысль вернула меня к папе, который терпеливо ждал новых вопросов.

— Так где ты был? — спросил я.

Я изо всех сил старался не смотреть ему в лицо. Только так я мог его слушать. Стоило мне увидеть это лицо с застывшим вопросительным выражением, увидеть усталость, боль и напряжение в его глазах за стеклами очков, и я не мог больше воспринимать то, что он рассказывал. Я замирал от жалости и бессильной ярости.

— У соседей. У них был рояль. Из-за этого рояля я от них не вылезал. Они всегда разрешали мне играть, очень милые люди. — Я кивнул. — Юдит не любила, когда я там бывал. Она не понимала этого, она совсем не любила музыку и не могла играть ни на одном инструменте.

Папа замолк на секунду, может быть, для усиления драматического эффекта. Это сработало, я почувствовал, как под рубашкой весь покрылся гусиной кожей. Наконец-то я узнаю один из секретов, которые от меня так долго скрывали.

— Юдит пришла, чтобы забрать меня домой, когда услыхала, что в деревню въехала полиция. Она попросила меня немедленно вернуться. Она не сказала зачем. Вошла через заднюю дверь и забрала меня. Потом она говорила, что хотела быть вместе со мной, боялась оставить меня одного.

Медленно, с трудом доходил до меня смысл его рассказа.

— Она так всю жизнь и прожила с этим грузом прошлого, бедняжка!

— Значит, если бы она не пришла…

— Раньше ли, позже, меня все равно нашли бы. Они выловили всех евреев, потому что в деревне было полно предателей. И я благодарен ей зато, что мы в конце концов оказались там вместе. Без нее я бы не выжил, ты это знаешь.

— Как это можно знать? Почему ты всегда об этом говоришь? Как будто ты слабак какой-то. Что она такое могла, чего ты не можешь?

— Ты ведь немного знаешь Юдит? Она была чертовски хитра. Как добыть еды, как узнать, что замышляют боши, — она всегда все знала намного раньше, чем остальные. А ее рассказы… Ты знаешь, что она была как танк?

— Господь всемогущий, она просто была обязана! Ты что, не понимаешь? На ней лежала чудовищная вина! Почему ты мне никогда об этом не рассказывал?

— Только, пожалуйста, не говори маме, ладно?

— Ты хочешь сказать, что она об этом не знает? Что ты никогда ей об этом не рассказывал? — Папа выглядел обеспокоенным. — Ты рассказывал ей об этом или нет?

— Я уже не помню. По-моему, я ей когда-то рассказывал. Она, во всяком случае, должна была об этом слышать. Все это произошло так давно. И не забудь: Юдит была тогда очень, очень молодой!

Неповторимая папина логика.

— Каким образом? Кто рассказал ей об этом? Ты? Ты хотя бы это помнишь?

Папа сердито посмотрел на меня:

— А теперь заткнись. То, что мамы здесь нет, говорит само за себя.