История одного предательства, одной страсти и трех смертей - читать онлайн книгу. Автор: Метин Ардити cтр.№ 32

— Хотя что?

Шриссула ответила не сразу.

— Нет скажи! — настаивала Павлина. — Что хотя?

— Кое-что из того, что он делал, и очень любил делать, мне не нравилось, даже Яннис такого не делал. Arkadan по-турецки называется…

— Что это значит? — спросила Павлина с очень любопытным видом.

— Через зад!

Они расхохотались.

— Я ему говорила: «Ты жульничаешь», а он отвечал: «Если я не буду жульничать с тобой, мне придется жульничать с жизнью».

Наступила долгая пауза, каждая думала о своем. Павлине стало грустно. Она вспомнила, как попросила когда-то Ариса: «Возьми меня, как мальчика…» И с благодарностью вытерпела боль. Она сказала:

— Остаются воспоминания…

— И у меня остались воспоминания, Павлина. И никто их у меня не отнимет. Они со мной навсегда.

Снова наступило молчание. Потом Павлина спросила:

— А Павлос с тобой любовью не занимался?

Шриссула опять улыбнулась:

— По-своему…

Они засмеялись.

— Продолжалось это почти полтора года. А потом однажды…

— Дата! Дата! — смеясь, крикнула Павлина.

— Плутовка! Если хочешь знать, случилось это первого числа, в октябре месяце. В тот день Лифтерис опоздал — был занят на стадионе. Он приступил к работе в лавке, а я ждала. Я хотела его, понимаешь? Я хотела его как безумная. Я терпеливо ждала. Он овладел мной. Я захотела еще раз. Он снова овладел мной, страсть бушевала в нас. Я поднялась домой с опозданием в полтора часа. Со мной иногда такое случалось, и Павлос не беспокоился. Когда он возвращался, он включал радио и ложился на кровать. Ему и в голову не приходило спуститься посмотреть, что я делаю в магазине. Он слишком мне доверял. Он говорил: «Я наемный служащий, а ты — хозяйка. Служащий не должен мешать хозяйке делать свою работу».

— Он тоже, наверное, очень тебя любил…

— Он тоже, Павлина, я это знаю… Короче, в тот вечер, придя домой, я не услышала радио. Я подумала, что муж еще не пришел и нет повода для волнений. Но свет в гостиной горел. Значит, что-то здесь не так. Я пошла в спальню и увидела Павлоса на полу рядом с кроватью. Он был в сознании, пытался глазами сказать мне что-то, но двигаться и говорить уже не мог. У него случился инсульт. Я перевезла его в клинику «Флисвос» в Фалере, и там врач сказал мне, что это тромбоз.

— Что это значит?

Шриссула объяснила, что тромбоз — это когда сгусток крови попадает в мозг. Павлос утратил дар речи. Правую сторону тела парализовало.

— Врач считал, что сгусток появился из-за аритмии. И еще он сказал, что у мужа было пониженное давление, это и вызвало осложнения. Если бы я находилась рядом с ним или вернулась бы на час раньше, Павлос перенес бы спад давления в клинике. Последствия были бы не столь серьезными и длительными. В больнице ему помогли бы, и он поправился бы…

— Он не сильно хромает.

— Он здорово хромает, Павлина. Каждый божий день я вижу перед собой результат своего предательства. Ты попыталась сотворить добро. Я творила зло. Я это знала и все-таки творила. Я оскорбляла своего мужа. Я любила его и обманывала его в его же доме. Я насмехалась над ним. Я мучила его.

— Ты сожалела о своем поступке?

Повисла пауза.

— Не знаю, — помолчав, сказала Шрисулла. — Теперь я жалею, конечно. Но сожалела ли я в течение тех полутора лет, когда так бесстыдно обманывала Павлоса? Думаю, что нет…

— Но ты же любила его? Ты же не прекращала его любить?

— Ну и что? По моей вине он не получил необходимой врачебной помощи. Я поэтому и рассказываю тебе все это, Павлина. Не бери на себя все грехи мира. Ты старалась сделать как лучше. Я делала, как хуже. Но жизнь продолжается… Лефтерис уехал. У меня больше не было мужчины уже шесть с половиной лет. И скорее всего, никогда уже не будет. А Павлос с тех пор приволакивает ногу…

— Ты несчастлива?

— Я обрела душевное равновесие…

Шриссула встрепенулась, посмотрела на Павлину и добавила:

— И ты должна сделать то же самое!

— Нет, я должна найти своего ребенка…

Павлина растянулась на диване и спрятала лицо в коленях Шриссулы:

— И я найду его, вот увидишь.

Шриссула положила руку на щеку Павлины и легонько погладила ее. Они долго, не шевелясь, сидели в тишине.

Воскресенье, тридцатое ноября 1958 года

После обеда они решили сходить поесть мороженого во Флисвосе. Не прошло и пяти минут, как они вышли из дому, а Шриссула уже в третий раз почувствовала, как пальцы Павлины судорожно впиваются ей в руку: молодая женщина с коляской шла им навстречу. Однако на этот раз Павлина уже не пыталась замедлить шаг в тот момент, когда они поравнялись с коляской, и обе женщины продолжали идти в том же ритме. Старшая подруга прижала к себе локтем руку Павлины, словно поздравляя ее с этой маленькой победой.

— Если она не в этой коляске, значит, где-то в другом месте, — сказала Павлина. — В Колонаки, в Кифиссии, а может быть, здесь, в Фалере.

Шриссула ничего не ответила. Придя в кафе, они нашли свободный столик на террасе у Фалоса. Павлина пыталась изображать беззаботность, но Шриссула чувствовала, как та напряжена и зажата. Ее взгляд метался между столиками. Она искала глазами младенца того же возраста, что и Андриана.

— Остановись, нельзя так дальше жить, — сказала Шриссула. — Она положила ладонь на руку Павлины и пожала ее нежно и ласково.

— Если я уеду в Женеву к твоей сестре, я никогда не увижу своего ребенка.

— Но зато ты начнешь жить полнокровной жизнью. И пройдет эта твоя тревога, которая тебя ест, не переставая.

Официант подошел принять заказ. Шриссула выбрала сливочное мороженое с вишневым вареньем и жареным миндалем. Павлина состроила насмешливую рожицу. Шриссула это заметила. Они ушли, едва доев мороженое. На обратном пути они не обменялись ни единым словом.

— Я пойду посплю, — сказала Шриссула, как только они переступили порог дома.

Она чувствовала себя совсем разбитой. Постоянное напряжение и взволнованность Павлины — все это обессилило ее.

— Спокойной ночи, — сказала Павлина сухо.

Она уселась с упрямым видом на диван в гостиной. Шриссула подошла к ней сзади, поцеловала в макушку, потом ушла в свою комнату, накинула ночную рубашку и улеглась в постель. Она долго лежала в темноте с открытыми глазами, в поисках аргументов, которые могли бы убедить Павлину начать новую жизнь в другом месте. Далеко от Афин. Вдалеке от ее дочери. Там, где наваждение уж точно потеряет свою силу.

Какой-то шум заставил ее вздрогнуть. Звук, похожий на храп, усиливался, он доносился из гостиной, громкий, мерный, механический. Шриссула застыла, с беспокойством прислушиваясь, потом вдруг поняла, в чем дело. Она рывком соскочила с постели и распахнула дверь в гостиную.