Спящий мореплаватель - читать онлайн книгу. Автор: Абилио Эстевес cтр.№ 30

Около четырех часов начали подходить офицеры. Трибуна постепенно заполнялась мужественными воинами в безупречной форме с сияющими медалями на груди. Хосе де Лурдес обратил внимание на одного из них, который был более элегантен, чем остальные, имел фуражку большего размера и больше всех медалей, и направился к нему. Приставив руку к виску, он козырнул, как козыряли солдаты, и воскликнул срывающимся голосом, уже тогда отличавшимся басовыми нотами, которые станут вскоре доминирующими и характерными:

— Мой генерал, Хосе де Лурдес Годинес прибыл в ваше распоряжение. Разрешите обратиться к вам, потому что я тоже хочу, с милостью Божией и вашей, стать генералом.

Из всех персонажей этой истории Валерия будет единственной, кто узнает, что Хуан Милагро получил письмо. Ей даже удастся частично узнать содержание письма и к тому же совершенно случайно выяснить то, о чем оно умалчивало, и понять, что все это означает.

За три или четыре дня до объявления угрозы циклона мулат уже выглядел угрюмым и озабоченным. Он мало говорил, не ел и бродил по дому, словно уменьшившись в размерах, с видом, который мог означать, что либо он грустит, либо в дурном настроении, причем и то и другое было для него нетипично.

Как-то вечером Валерия увидела, что он поднимается по внутренней лестнице, винтовой и неудобной, из-за чего никто в доме ею не пользовался. Он был, как обычно, без рубашки и босиком, в рабочих штанах, обрезанных по колено. Вопреки обыкновению он двигался осторожно, без свойственной ему радостной энергии.

Валерия даже подумала, что этот Хуан Милагро, как будто лишенный своей силы, пытается спрятаться. Она позвала его дважды из кухни, но он не услышал или сделал вид, что не услышал. Это заставило ее осознать всю серьезность происходящего. Она пошла за ним. Она готова была пытать его, кричать ему в лицо (с решимостью и дерзостью, которые ей придавало сознание того, что Хуан Милагро к ней неравнодушен): «Что с тобой? Ты что, мне не доверяешь?»

И тут Хуан Милагро решил вытащить платок из заднего кармана шорт, и от этого движения незаметно для него самого на пол выпал бумажный листок. Валерия не смогла удержаться, чтобы не поднять его. Она замерла, стараясь не нарушать тишину. Несмотря на полутьму, она различала, что в нем написано.

Перед ней был прямоугольник грубой бумаги нз тростникового волокна, криво отрезанный, плохо отпечатанный, вроде бы обычное почтовое извещение. Однако происхождение этого неаккуратного вида извещения превращало его в угрозу. В нем было в общем-то мало слов. Чтобы внушить страх, не нужно писать длинно.

Шапка заглавными буквами: «Военный комитет. Революционные вооруженные силы. Саперный батальон».

Внизу полное и настоящее имя Хуана Милагро.

Час, время и место явки.

«В случае неявки будут предприняты соответствующие меры»

Может быть, там было написано иначе, но, во всяком случае, таков был смысл угрозы, которую должно было внушать письмо.

Валерия поднялась до верха крутой, витой лестницы. Огляделась в поисках Хуана Милагро. Увидела его сидящим на полу, рядом с другой лестницей, которая вела в бывшую обсерваторию мистера. И что удивительно — с раскрытой книгой на коленях. Он, который всегда подшучивал над ней, утверждая, что единственная книга, которую стоит читать, — это книга жизни, что жизнь и есть лучшее и единственное чтение, сейчас сидел в углу молчаливый, притихший, напуганный, с раскрытой книгой на коленях. Для Валерии, знавшей каждую книгу в доме, не составило труда опознать один из томов старой энциклопедии «Эспаса».

Хуан Милагро был так поглощен чтением что не заметил ее появления. Она даже смогла обойти его, подойти сзади, подняться на третью ступеньку лестницы, ведущей в обсерваторию, и попытаться прочитать то, что он читал.

Страница начиналась со статьи «Ангелус Силезиус, Иоганн Шефлер» Далее шли: «Ангера, муниципалитет в Бразилии». «Англада Камараса, Эрменехильдо». «Англерия, Педро Мартир де». «Англиканство». Указательный палец Хуана Милагро задержался, впрочем, на другом слове и относящейся к нему статье. На слове «Ангола». Что до статьи, то она начиналась словами: «Государство в Субэкваториальной Африке…»

Несмотря на сильный порывистый ветер и косой дождь, еще можно сидеть на террасе, вдыхая соленую дождевую влагу, и это приносит долгожданное и кратковременное облегчение после стольких дней духоты.

Элиса и Оливеро сидят на деревянном растрескавшемся полу, опершись на стену с той стороны дома, откуда виден только размытый ливнем пейзаж.

У нее в руках старый, изданный лет двадцать с лишним назад, номер журнала «Боэмия», в котором не хватает страниц и в котором она нашла статью о Маяковском и его визите в Гавану.

Оливеро говорит, что он прочитал и перечитал ее монолог о Луисе Перес де Самбране, и он ему кажется хорошим, потому что в нем Элисе удалось дистанцироваться от поэтессы. Он говорит, что она, как и Луиса, «возвращается в лес» [51] , но по-своему. Что он видит ясно мыслящую, ироничную и даже слегка циничную современную Луису Перес де Самбрану. Что ему нравится, что ее лес — это лабиринт из рухляди, старой мебели, что лира трансформировалась в щетку для чистки дымохода, а поэтесса — в отчаявшуюся домохозяйку, которая слушает новости о дорожно-транспортных происшествиях. По его мнению, лучшая находка — это, безусловно, то, что Луиса испытывает радость от каждой из смертей, преследующих ее, поскольку они дают ей повод написать очередную элегию. И он не только считает монолог блестящим, но и полагает, что в нем нет ничего, за что его может запретить цензура.

Элиса сначала не отвечает. Она просто сидит и молчит, как будто ничего не слышит и сосредоточена исключительно на дожде. Наконец она спрашивает Оливеро, разве это не он повторял ей столько раз, что невозможно понять сомнительную логику цензора и его мотивы, разве не он говорил, что цензоры не рассуждают, а приводят в исполнение догматичные приказы? Теперь кажется, что Оливеро сосредоточен на размытом дождем пейзаже. Он знает, что бы он ни сказал, это не обнадежит ее, потому что он первый не верит в собственные слова. Оливеро думает, что в устах Элисы, особенно этой, нынешней Элисы, слово «догма» приобретает странный смысл. Он думает, что мог бы сказать ей, если бы захотел, что, между прочим, все это результат того, что она так долго защищала. Он мог бы спросить ее, почему она не голосовала против увольнения из театра стольких актеров и авторов. Почему она не выступила против преследований. Почему запретили «Каиновы манго» Эсторино? Почему не увидели свет «Два старых паникера» Вирхилио Пиньеры? Почему с афиш исчезло «Взятие Гаваны англичанами» Хосе Милиана? Он мог бы сказать ей, что этот кошмар начался десять лет назад с Эберто Падильи [52] и Антона Арруфата [53] . Он, Оливеро, видел обреченного на молчание автора «Семерых против Фив» в публичной библиотеке на углу 100-й и 51-й улиц. Он мог бы даже сказать, что это началось еще раньше, что это было с самого начала. И мог, если бы захотел, еще много чего сказать. Разве не Элиса, его любимая Элиса, поддержала эту бездарную актрису, как ее звали? Арминия, кажется, Арминия Манча или Арминия Манчес, которая возглавила кампанию против еще одной замечательной пьесы Пиньеры «Нет»? А Отравуэльта, что сказать о брате и сестре Отравуэльта?