Часть целого - читать онлайн книгу. Автор: Стив Тольц cтр.№ 72

Мы отправляемся.

Отправляемся домой в Австралию.

И я научу тебя, что если ты чему-нибудь удивляешься, значит, жив и можешь все перепроверить. Ведь ни в чем нельзя испытывать уверенности.

Все. Это была последняя запись.

Когда я закрывал тетрадь, у меня сосало под ложечкой. История моего рождения превратились у меня в. мозгу в каменный бут. Каждый обломок соответствовал образу из тетради. Оказывается, меня породили одиночество, безумие и самоубийство. Что ж, в этом нет ничего удивительного.

На следующий год в день рождения матери отец, когда я одевался, вошел ко мне в спальню.

— Сегодня семнадцатое мая, приятель.

— И что из того?

— Будь готов после завтрака.

— У меня другие планы.

— Но сегодня день рождения твоей матери.

— Знаю.

— Ты не собираешься на могилу?

— Это не могила, а яма. Я не лью слез у пустых ям.

Отец стоял передо мной, и я заметил у него в руке подарок.

— Я ей кое-что приготовил.

— Здорово.

— Не хочешь развернуть?

— Некогда. — Я вышел из спальни, оставив отца с его жалким, никчемным подарком.

Вместо того чтобы идти на кладбище, я отправился в бухту поглазеть на суда. В последний год я против воли часто возвращался мыслями к тому, что было написано в отцовской тетрадке. Никакие другие образцы письменной речи ни до, ни после не въедались в мою память так надежно, как этот. Несмотря на все хитроумные уловки искусства забывания, мой мозг знал — все бесполезно. Я помнил каждое пугающее слово.

Я целый день смотрел на суда. И еще на скалы и глянцевую, блестящую пленку мазута на поверхности воды. Долго не двигался. Оставался на одном месте, пока не встала луна, небо не подернулось занавесом звезд и в темноте на мосту через бухту не вспыхнули огни. Суда тихонько кивали во мраке.

Моя душа корыстна и честолюбива в желании познать себя. Дневник отца оставил меня неудовлетворенным, а история матери не стала яснее, чем до того, когда я о ней вообще ничего не знал. Я выяснил, что моя мать, судя по всему, страдала душевной болезнью и скрывала свое происхождение. Вот и все сведения, а помимо этого мое расследование только поставило новые вопросы. Что касается отца: меня не удивило, что я был отнюдь не желанным ребенком. Про мать я узнал одно: мое рождение было последним пунктом в списке того, что она решила сделать в этой жизни, и, выполнив его, могла умереть. Я родился для того, чтобы устранить препятствия на пути к ее смерти.

Становилось холодно. Меня немного знобило.

В том, как кивали мне корабли, ощущался ритм Вселенной.

Через несколько лет я вновь посетил кладбище. Могила моей матери исчезла, зато между Мартой Блэкман и малюткой Джошуа Вульфом появилось нечто новое. Ее звали Франс Перлман. Ей было сорок девять лет. Она оставила двух сыновей, дочь и мужа.

С тех пор как я обнаружил дневник отца, я прочел его еще несколько раз.

Самым тревожащим моментом в этой небольшой книжице было то, что я, по-видимому, являюсь преждевременной инкарнацией своего еще живущего отца, что я и есть мои отец. Как это понимать? Что где-то глубоко у него внутри таится страх, что моя независимость будет означать его смерть?

Я размышлял об этом, глядя на могилу Франс Перлман.

На ней повсюду были свежие цветы. Следовательно, не могло быть и речи ни об уродливой любви, ни о пустом гробе. Я подумал об отце: один из нас — хозяин паразита, другой паразит, но я не знал, кто есть кто. Мне казалось, нам обоим не выжить. Казалось, настанет день, и одному придется уйти. Казалось, нам придется биться за верховенство души. Казалось, я не остановлюсь перед убийством, чтобы выжить.

Мысли, от которых бросало в дрожь. Но ведь я находился не где-нибудь, а на кладбище.

В телерепортажах и газетных статьях, появившихся сразу после смерти отца, много говорилось о периоде с начала до середины девяностых годов — времени наихудшего проявления его так называемого безумия. Этот период ознаменовался не только появлением Анук Фурлонг (под этим именем она была известна в то время) — женщины, сыгравшей немаловажную роль в разрушении его сознания, — но стал наполненным событиями срезом времени: стрип-клубами, психическими лечебницами, пластической хирургией, арестами и попыткой отца спрятать наш дом.

Вот как все происходило.

В один прекрасный день отец без всякого предупреждения нанес ощутимый удар нашей нищете — поступил на работу. Он сделал это ради меня, а затем не уставал напоминать: «Был бы я один, довольствовался бы системой социального обеспечения, но для двоих этого недостаточно. Джаспер, ты превратил меня в рабочую силу. Никогда тебе этого не прощу!»

Работу ему снова нашел Эдди.

Через год после возвращения отца из Парижа Эдди появился у нас на пороге, чем поверг моего родителя в полное изумление, поскольку отец никогда не дружил так долго и не мог предположить, что расстояние между континентами для дружбы не помеха. Эдди покинул Париж вслед за нами, но перед тем, как отправиться в Сидней, вернулся в Таиланд.

Одиннадцать лет спустя он опять устроил отца на работу, но я понятия не имел, не является ли этот новый ангажемент таким же мутным и опасным, как прежний. Откровенно говоря, мне было все равно. За мои одиннадцать лет отец впервые не находился в квартире. Внезапно я освободился от его давящего присутствия и, пережевывая кукурузные хлопья, мог не слушать его постоянные рассуждения о том, почему человек есть самое страшное, что могло произойти с человечеством.

Отсутствовал отец подолгу, но не могу сказать, что я почувствовал себя одиноким (я и раньше ощущал это), но было в его исчезновениях что-то неправильное. Разумеется, нет ничего необычного в том, что отцы постоянно на работе, поскольку они приносят домой бекон, а бекон, хотим мы этого или нет, прячется в деловых кабинетах, на шахтах и стройках, но наш бекон был особенным случаем — я знать не знал, откуда он берется. И ежедневно думал об этом. Откуда, черт побери, наш бекон? Такие мысли приходили мне в голову, потому что мои сверстники жили в домах, а не в квартирах, и их холодильники изобиловали едой, а не свободным пространством. Отец работал сутками, даже по выходным, а денег не становилось больше по сравнению с тем временем, когда он был безработным. Ни на цент. Однажды я задал ему вопрос:

— Куда деваются все деньги?

— Деньги? — переспросил он.

— Которые ты зарабатываешь.

— Коплю, — ответил он.

— На что?

— Сюрприз, — сказал он.

— Ненавижу сюрпризы, — бросил я.