Часть целого - читать онлайн книгу. Автор: Стив Тольц cтр.№ 20

— Не знаю.

— Знаешь. Ну давай, Мартин, ответь мне, почему «почему»?

— Сколько себя помню, мать каждый день давала мне стакан холодного молока. Почему не теплого? Почему молока? Почему не кокосовое молочко или коктейль с соком манго? Однажды я ее спросил. Она мне ответила, что молоко — именно то, что пьют дети в моем возрасте. В другой раз она сделала мне выговор во время обеда за то, что я поставил локти на стол. Я спросил почему? Она объяснила, что это невежливо. Я удивился: «Невежливо по отношению к кому? К тебе? Чем невежливо?» Мать снова встала в тупик, а я, отправляясь в кровать, потому что «семь вечера — время ложиться спать детям до семи лет», понял, что слепо повинуюсь приказам женщины, которая сама слепо повинуется общепринятому. И подумал: а может быть, не обязательно все делать именно так? Можно и по-другому? Как угодно?

— То есть ты почувствовал, что люди могут принять то, что не является правдой?

— Им приходится принимать, иначе будет невозможно вести повседневную жизнь. Им необходимо кормить семьи, возводить крыши над головой. У них нет возможности сидеть сложа руки, размышлять и спрашивать почему.

Гарри от удовольствия захлопал в ладоши.

— Ты перешел на противоположную точку зрения, чтобы выслушать контраргумент. Ты споришь сам с собой! Это тоже характерная черта философа.

— Хрен я собачий, а не философ!

Гарри встал, подошел ко мне и сел рядом, его устрашающе избитое лицо оказалось совсем близко от моего.

— Марти, позволь мне тебе кое-что сказать. Твоя жизнь не станет лучше. Вспомни свой самый ужасный момент. Вспомнил? А теперь учти: твоя жизнь от этой метки покатится под гору и дальше.

— Не исключено.

— Тебе прекрасно известно, что у тебя нет ни малейшего шанса на счастье.

Это была неприятная новость, и я плохо ее принял — может быть, оттого, что сознавал: Гарри меня понимает. У меня на глаза навернулись слезы, но я с ними справился. А затем стал размышлять о свойстве слез. В чем состояла цель эволюции, которая привела к тому, что человеческое тело лишилось способности скрывать огорчения? Разве так важно для выживания, чтобы особь не имела возможности прятать печаль? В чем тут загвоздка? Каково эволюционное преимущество в способности проливать слезы? Вызвать к себе жалость? Такое впечатление, что эволюция не лишена коварства. После хорошего рева человек чувствует себя выжатым, опустошенным, а иногда и сбитым с толку, особенно если слезы вызваны рекламным роликом чайных пакетиков. Неужели эволюция направлена на то, чтобы нас унизить? Смирить?

Черт!

— Знаешь, что, по-моему, ты должен сделать?

— Что?

— Убить себя.

— Время вышло! — крикнул охранник.

— Еще две минуты! — зычно попросил Гарри.

Мы сверлили друг друга взглядами.

— Да, я советую тебе совершить самоубийство. Это самый лучший для тебя выход. Не сомневаюсь, в округе найдется скала или что-нибудь в этом роде, откуда ты можешь прыгнуть.

Моя голова дернулась, но осталось непонятным, то ли я согласно кивнул ею, то ли отрицательно покачал. Получилось что-то вроде слабой реверберации.

— Иди один. Когда с тобой никого не будет. Записки не пиши. Многие потенциальные самоубийцы так старательно составляют последнее обращение к живым, что в итоге умирают от старости! Не делай подобной ошибки. Когда речь идет о том, чтобы отнять жизнь у себя самого, подготовка — это отсрочка. Не прощайся. Не собирай вещи. Иди на скалу под вечер — вечер самое подходящее время, поскольку это период, которым завершается день, когда ничто в жизни не может измениться к лучшему и ты не испытываешь ложных иллюзий и не ищешь скрытых в тебе потенциалов и возможностей, которые несет в себе утро. Вот ты на обрыве, и ты один и не станешь считать ни до десяти, ни до сотни — не будешь придавать событию особого значения — просто делаешь шаг вперед и ни в коем случае не прыгаешь: это не Олимп, а самоубийство, словно ступаешь на подножку автобуса. Ты когда-нибудь ездил на автобусе? Да? Вот и отлично. В таком случае ты понимаешь, о чем я говорю.

— Я сказал, время вышло! — На этот раз охранник крикнул от самой двери.

Взгляд Гарри вызвал в моем кишечнике цепную реакцию.

— Ну вот, — сказал он, — теперь мы можем проститься.

Если живешь в такой долине, как наша, нет недостатка в местах, откуда может прыгнуть решившийся на самоубийство. Наш город был окружен скалистыми стенами. Я взошел на самый крутой отрог, который только мог обнаружить. Почти вертикальный подъем на окруженный высокими деревьями обрыв отнял у меня много сил. Покинув тюрьму, я скрыл от всех, что Гарри был прав: я, наверное, в самом деле философ или по крайней мере что-то вроде вечного аутсайдера и жизнь не будет становиться для меня сколько-нибудь легче. Я отделил себя от потока, отсоединил капсулу от корабля-носителя и теперь странствовал в открывающейся передо мной бесконечности пространства.

Настроение яркого дня не соответствовало идее самоубийства, но, может быть, от меня просто требовались такие мысли. Я обвел округу прощальным взглядом. Вдали в легком тумане виднелись зазубренные отроги скал, а над ними — небо, которое казалось высоким, недостижимым зеркальным оконным стеклом. Легкий ветерок приносил теплое благоухание раскачивающихся цветов, и я подумал: цветы на самом деле очень красивы, но недостаточно красивы, чтобы оправдать гнетущую мощь вдохновленной ими живописи и поэзии, а ведь до сих пор почти нет произведений ни живописи, ни поэзии, которую бы вдохновили бросившиеся со скалы дети.

Я подошел к обрыву и услышал в кронах деревьев птиц. Они не щебетали — просто шевелились, и от этого там все шелестело. Ниже, на земле в грязи, возились коричневые жуки и совершенно не думали о смерти. Я решил, что ничего не теряю. Существование унизительно. Если Кто-то наблюдает, как мы строим, ветшаем, созидаем и вырождаемся, он, пока все это происходит, не в силах сдерживать смех. Так почему бы и нет? Что мне известно о самоубийстве? Только то, что это мелодраматический акт и признание, что стало слишком сильно поджаривать, поэтому человек бежит с этой сумасшедшей кухни. Почему четырнадцатилетний подросток не может совершить самоубийство? Шестнадцатилетние кончают с собой сплошь и рядом. Может, я просто опередил время? Так почему не кончить все разом?

Я шагнул к краю пропасти. Думаю, Кэролайн заметила меня именно в этот момент.

— Смотри-ка, нализался в прах! — закричала она.

Я посмотрел вниз, в пугающую глубину, в животе у меня похолодело, ноги подкосились, и я с ужасом подумал: «Жизнь — твое личное переживание; ты можешь быть как угодно близок с другим человеком, но какая-то часть твоего существа сокрыта от посторонних. Каждый умирает в одиночку, и это его личный опыт. За человеком могут наблюдать десятки тех, кто его любит, но, как ни крути, изоляцию от рождения до смерти преодолеть невозможно. Что, если смерть — такое же одиночество, только вечное? Непроницаемое, жестокое, бесконечное одиночество.