Залежалый товар - читать онлайн книгу. Автор: Робер Бобер cтр.№ 2

Клиенты сменяли друг друга, и все единодушно были очарованы одними и теми же одиннадцатью моделями; лишь «Клетка», «Тонкое сукно» и «Шерстяной бархат» вызывали весьма умеренный интерес. И если я рассказываю их историю, то именно потому, что в этом сезоне неликвидами стали они.

Подобно любой одежде, жакетки шьются для того, чтобы их носили. Эти три, казалось, были созданы для чего-то иного.

Почему так? Почему именно эти? Кто так решил? У них, как и у всех остальных, были рукава, воротник, карманы, петли и пуговицы. И что же?

А ничего. Какие-то модели выбирают, какие-то нет, и с этими тремя произошло то, что бывало с другими прежде. Умудренные старожилы поговаривали, что такое случается.

Итак, ответа не было, разве что такой: все равно никогда не узнать почему. Ладно. Но мсье Альбер настойчиво продолжал вопрошать. Почему каждый сезон чему-нибудь, вышедшему из его рук, отказывали в месте под солнцем, то есть — на городских улицах? Словно существовал какой-то запрет для некоторых моделей находиться среди множества тех, кому предстояло покинуть ателье. В этом еще угадывался бы какой-то резон, будь все вещи сделаны из одного материала; но они были сшиты из разных тканей, и именно эта разница, казалось, решала все.

Шло время. Неделя, потом еще одна, потом еще. И тогда мсье Альбер понял, что бесполезно лишний раз вывешивать эти три жакетки среди тех, кто не задерживается ненадолго. В конце концов он отказался от мысли выставлять их, так что они на непредсказуемый срок заняли место на верхнем стеллаже, куда никто никогда не поднимал головы. Да и к чему бы поднимать голову? Был разгар сезона, то время, когда у персонала ателье только и выбора, как сидеть носом в работу.

Чтобы не видеть, достаточно не смотреть. С глаз долой, из сердца вон. Затянувшееся присутствие «Клетки», «Тонкого сукна» и «Шерстяного бархата», разумеется, сначала вызывало раздражение, но оно быстро сменилось безразличием. Возможно, о них еще изредка говорили, а затем перестали обращать внимание. Чтобы забыть, наконец. Будто их больше не существовало.

Лишь мсье Альбер, словно ища откровения, время от времени возводил к ним глаза. Порою в этом немом вопросе читалось сожаление. А иногда, но мельком, проскальзывала какая-то растерянность, смутно напоминающая раскаяние. И все-таки это были вещи, а не живые существа, поэтому вскоре они перестали быть предметом его заботы. Так что он вернулся к своему кроильному столу и стал размечать «Юные годы» всех размеров и «Шарманку влюбленных» всех цветов.

«Клетка», «Тонкое сукно» и «Шерстяной бархат» так и значились под именами своих тканей, хотя их, как и другие модели, в свое время тоже окрестили названиями песен. Впрочем, подобно остальным, у каждой из них на левом рукаве было записано ее имя. «Шерстяной бархат» был наречен именем «Без вас», «Тонкое сукно» — «Не зная весны»; что же касается «Клетки», то ей мадам Леа дала имя той иронической и грустной песни Жоржа Ульмера, что только что имела огромный успех, «Месье ожидал». Но это, кажется, забылось еще до того, как они были перевешены на верхний стеллаж. А раз о них больше не говорят, пришло время передать слово им самим.

Совершенно неожиданный случай дал жакеткам понять, что голоса, звучащие внутри них, могут быть услышаны. Но только ими. Важный нюанс, к тому же отличающий их от мира живых.

Я уже сказал, что у мсье Альбера и мадам Леа было двое детей: Рафаэль, учившийся в пятом классе лицея Карла Великого, и Бетти. Бетти ходила в третий класс коммунальной школы на улице Катр-Фис. После занятий, около половины пятого, она возвращалась домой, выпивала на кухне чашку горячего шоколада и шла в ателье поцеловать отца. Тот имел обыкновение сажать ее на угол своего кроильного стола — ему нравилось во время работы смотреть, как она уплетает кусок хлеба с маслом. Эти мгновения ласкового тепла, эти жесты, всегда одни и те же, стали почти ритуалом, и все работники с умилением наблюдали за ними. Доходило до того, что даже в самый разгар сезона швейные машинки останавливались, когда Бетти по чьей-либо просьбе начинала петь какую-нибудь песенку, разученную в школе.

— Ну, Бетти, — как-то раз спросила Жаклин, одна из отделочниц, едва девочка покончила с бутербродом, — что ты споешь нам сегодня?

— Речитатив.

— Ты хочешь спеть речитативом?

— Да нет, я хочу прочесть, — и отвечала Бетти, особенно упирая на слово «прочесть». — Называется «Мсье! Мсье!». Это стихотворение.

Если обычно она пела, оставаясь на кроильном столе, то теперь слезла на пол и решительно встала напротив одного из манекенов от Стокмана, служивших для примерки. Глядя на Жаклин, девочка объявила:

— «Мсье! Мсье!», стихотворение Жака Тардье.

— Затем, повернувшись к манекену, она начала:

— Простите меня, мсье,

за то, что к вам пристаю:

какая странная шляпа

у вас на голове?

— О, вы ошиблись, мсье,

нет у меня головы,

на чем же, по-вашему, я

должен шляпу носить?

— А что за одежда, мсье,

простите, надета на вас?

— Весьма сожалею, мсье,

но нет у меня и тела,

а, не имея тела,

зачем мне одежду носить?

— Но вы говорите, мсье,

но вы отвечаете, мсье,

поэтому я осмелюсь

снова задать вопрос:

скажите, кто эти все

люди у вас за спиной,

которые ждут не дождутся,

чтоб вы их позвали, мсье?

С этими последними словами Бетти обернулась и широким жестом обвела стеллажи со швейными изделиями, ждущими своей продажи.

А затем под восхищенными и ласковыми взглядами всего ателье, не спускавшего с нее глаз, она закончила стихотворение.

Раздались аплодисменты и крики «Браво!». Жаклин с такой силой хлопала в ладоши, что наперсток соскочил с ее пальца и закатился под швейную машинку. Охваченные любовью и гордостью, мсье Альбер и мадам Леа уже видели свою дочь среди избранных: он — в палате депутатов, она — в «Комеди Франсез».

А наши три жакетки?

Так вот, они чуть было не кинулись в объятия друг друга. У них даже возникло желание расцеловаться. Известно, что позже они вспомнят, как смеялись и плакали в эту минуту.

До сих пор они ждали, чтобы узнать, чего следует ждать. Не зная, что должно произойти или не произойти. Не понимая, почему некоторые жакетки исчезают из ателье, и куда они исчезают, и почему они сами остаются на месте.

Чего им не удавалось понять, так это почему, по какой странной прихоти мсье Альбер проявляет столько забот и внимания к изделиям, которые так мало времени проводят в его руках? Зачем он так старается убрать лишние складки, следит, чтобы пуговицы были пришиты точно против петель, а рукава были ровные и одной длины? «Клетке», «Тонкому сукну» и «Шерстяному бархату» даже казалось, что, когда мсье Альбер проводит рукой по ткани, этот жест таит в себе скрытую ласку.