Сила меча - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Тедеев cтр.№ 38

— И в этом преступлении …

(голос директрисы возвысился, набрал трагичную глубину)

– … Марина Владимировна, мне очень больно об этом говорить,…

(не было вовсе ей больно, такие “проникновенные” речи служили для неё только для того, чтобы сделать больно другим, и когда это удавалось, а удавалось часто, директриса испытывала особое наслаждение)

– …но я вынуждена сказать…

Тут директриса сделала длиннющую многозначительную паузу, демонстрируя, как в ней якобы борется чувство долга с “болью” и “жалостью” к моей маме. Она тянула паузу, тянула бесконечно, мастерски, с наслаждением заставляла помучиться маму, ожидавшую, когда же директриса наконец “разродится” и начнёт говорить по существу. Но вот наконец “чувство долга” после “изнурительной внутренней борьбы” победило в директрисе, и она, с жалостливым наслаждением глядя на маму, продолжила:

– … это чудовищное преступление совершил ваш сын!

Директриса замерла в эффектной позе, вся её грузная, расплывшаяся фигура выражала возвышенный трагизм, фраза была завершена на высокой, даже звенящей ноте и за этой фразой явно должна была последовать ещё одна трагичная и торжественная пауза.

Но паузы не получилось, Олег бесцеремонно разрушил торжественность момента. Не успела директриса закончить, как Олег громко и непочтительно хмыкнул. А потом сказал совершенно будничным, скучным голосом:

— А может не стоит, Лариса Викторовна, наводить напраслину на пацана? Преступником человека может объявить только суд. А до решения суда такие обвинения – клевета.

Директриса медленно повернула к Олегу голову и изо всех сил попыталась испепелить его взглядом. Олег не испепелился. Более того, он вновь непочтительно ухмыльнулся, глядя ей в глаза.

— Будет и суд, Олег Иванович. Будет и суд. Будет и тюрьма, – директриса продолжала с ненавистью смотреть на Олега, но голос её стал вкрадчивым и ласковым, и слова её предназначались вовсе не для Олега, совершенно невосприимчивого к торжественности громких фраз. Слова предназначались для мамы, директриса явно рассчитывала как минимум довести её до нервного обморока. Она была мастером в таких делах.

Но мама, моя мама, у которой глаза всегда были на мокром месте, которая всегда страшно переживала за меня, и которую ласковые слова о том, что её сына в недалёком будущем ждёт тюрьма, должны были бы по идее сразить наповал, проявила вдруг твёрдость характера.

— А вы не могли бы, Лариса Викторовна, хотя бы на время воздержаться от патетики и угроз и просто рассказать, что там такое случилось?

Голос мамы звучал почти так же непочтительно, как и голос Олега. Слегка раздражённо, но холодно и довольно спокойно. Надежды директрисы на мамин нервный срыв явно не оправдывались.

Но директрису было не так‑то легко сбить с выбранного ею пути. Она опять медленно повернула голову, на этот раз к маме и стала в упор глядеть на неё с ласковой улыбкой, выражающей сочувствие и даже сострадание к маминому горю. Этого взгляда её боялись ещё больше, чем её проникновенных воспитательных бесед.

— Мариночка Владимировна, милая вы моя, случилось страшное, – завела она старую шарманку, – случилось непоправимое…

(директриса опять “взяла” небольшую драматическую паузу и даже смахнула с глаз несуществующие слёзы)

– …и мне очень больно, что вы ещё не осознали всего ужаса происшедшего. Мне до слёз жаль вас, я знаю вас как опытного педагога и очень уважаю ваше…

— Давайте всё‑таки к делу, у меня очень мало времени, – непочтительно перебила её мама. Мы с Сашкой изумлённо глядели на неё, даже не пытаясь скрыть своего восхищения. Олег незаметно от директрисы показал маме большой палец.

— Ну что ж, к делу, так к делу, – голос у директрисы стал теперь зловещим, выражал угрозу и при этом он каким‑то образом оставался вкрадчиво–ласковым.

“Ах так, значит, – говорил её проникновенный голос, – не хочешь, значит, по–хорошему в обморок падать? Сейчас упадёшь по–плохому…”

Всё‑таки в директрисе жила великая актриса. Роли всяких ласковых интриганок, изощрённых садисток очень бы подходили для неё. Ей и играть особенно не пришлось бы, просто изображала бы себя в повседневной жизни. Но сегодня её актёрство явно не производило должного впечатления. Она изо всех сил пыталась “сломать” своей игрой маму, точно так же, как пытались сегодня сломать меня Тайсон и Питон. Хотя Питон с Тайсоном и в подмётки не годились Ларисе Викторовне.

Но вот только сегодня она просчиталась! Может, ей и удалось бы сломать маму один на один, но сейчас рядом был Олег. А сломать кого‑то в присутствии Олега было невозможно. Даже когда Олег не вмешивался, было абсолютно ясно, что когда станет по настоящему тяжело, он обязательно придёт на помощь. То, что Олег – рядом и готов защитить, придавало маме сил и уверенности.

— Мальчик, которого зверски избил ваш сын, – продолжала директриса зловеще–проиникновенным голосом, – сейчас находится в тяжёлом состоянии в больнице. В очень тяжёлом состоянии. Очень может быть, что он останется инвалидом на всю жизнь.

— Он и так “по жизни” – моральный инвалид, – усмехнулся мой тренер.

— Олег Иванович!! – директриса была искренне возмущена. Не тем, что Олег так непедагогично отозвался о пострадавшем “мальчике”, а тем, что опять осмелился перебить её возвышенную речь, опять помог придти в себя всё‑таки начавшей было бледнеть моей маме.

— Вас, Олег Иванович, я попросила бы вообще помолчать! О вас мы будем говорить в другом месте и с другими людьми! Я надеюсь, вам тоже не избежать скорого суда!..

(Олег опять непочтительно усмехнулся)

— Да–да, именно суда! Человеку, который так может назвать ребёнка, который воспитывает из своих подопечных бандитов, калечащих детей прямо в школе – место…

(директриса всё же не решилась сказать, что Олегу место – за решёткой)

– …явно не в детских спортивных учреждениях!

— Вова Питналин, – опять повернулась она к маме, голос её опять мгновенно изменил интонацию, вновь стал проникновенно–трагичным, – был прямо из школы доставлен каретой скорой помощи в реанимационное отделение…

— Чушь. Враньё это, Марина, не бледней, – опять бесцеремонно пришёл маме на помощь Олег, – в “общей травматологии” он, во вполне удовлетворительном состоянии. По мне – так Максим обошёлся с этим подонком чрезмерно мягко, хотя вполне мог бы в той ситуации действительно сделать его инвалидом и даже убить. И закон даже и в этом случае был бы на стороне Максима.

— С каких это пор закон у нас – на стороне убийц? На стороне убийц детей? – директриса была очень “крепким орешком” и вовсе не собиралась сдаваться.

Но было поздно, мама уже опять пришла в себя после услышанного, как оказалось, лживого слова “реанимация”. Она знала Олега очень давно, знала, как он на самом деле относится к детям, поэтому патетика директрисы больше её не задевала. Если Олег назвал школьника подонком, заслуживающим увечья или даже смерти, значит он такой подонок и есть. И беспокоила теперь маму вовсе не “тяжесть состояния” угодившего в “травму” Питона, а из‑за чего он попал туда, что он хотел сделать (а может и сделал?!) с её сыном. Но она взяла себя в руки и спросила, какие именно повреждения нанёс я пострадавшему.