Возвращение из Индии - читать онлайн книгу. Автор: Авраам Бен Иегошуа cтр.№ 120

За шесть часов до начала моего дежурства я уже вернулся обратно в больницу, где отправился в библиотеку, чтобы разобраться с показаниями ЭКГ и освежить мои знания об аритмии. Но после всех моих штудий прояснения в моих мозгах не наступило — получалось, что в некоторых случаях артериальные сокращения вполне могли выглядеть на ленте ЭКГ, как вентрикулярные. Эта неопределенность только усилила мое беспокойство, источник которого был для меня еще менее понятен, чем прежде. Я отправился в кардиологическую палату интенсивной терапии и начал просматривать распечатки ЭКГ больных, перенесших острый инфаркт миокарда в самое последнее время, а затем, выбрав подходящий момент, попросил дежурного врача показать мне ЭКГ с несомненными признаками вентрикулярной тахикардии. Вооруженный этими распечатками, я вновь отправился на девятый этаж, чтобы посмотреть, как себя чувствует Лазар. В кафетерии я услышал от двух психиатров, навестивших его, что он выглядит и действует «как тигр-людоед» и что завтра — или днем позже — его, скорее всего, перевезут домой, а еще через неделю он вернется в больницу и снова начнет владычествовать, заняв свое руководящее кресло.

Двое психиатров рассказывали все это, кипя бессильной яростью и не жалея желчи, поскольку Лазар отверг их предложения, превратив исполненный надежды визит в суровое поле битвы, ибо он был одержим своей очередной новаторской идеей — отделить от больницы отделение психиатрии, превратив его в самостоятельное коммерческое подразделение.

— Пусть решают свои душевные проблемы за пределами больницы, — сказал он мне, улыбаясь от уха до уха, когда я пересказал ему разговор двух психиатров. — Где? Да где угодно, только не здесь.

Отдельная палата, которую в последний раз я видел залитой лунным светом, сейчас была полна удушающего аромата цветов, но более всего напоминала нечто вроде офиса из-за двух телефонов, стоявших на полу возле кровати, и Монблана деловых папок рядом с подносом для еды. Левин делал тщетные попытки как-то ограничить поток посетителей, но Хишин, стоявший у постели Лазара, был, скорее, восхищен, чем озабочен столь явным приливом энергии у его больного. Температура у Лазара пошла вниз. Повязки были сняты, и сквозь распахнувшуюся больничную пижаму четко виден был ровный, уходящий от горла вниз шов.

Дори сидела в углу, слушая болтовню секретарши Лазара. Она успела сделать макияж и облачиться в элегантный костюм; туфли на ее стройных ногах были, как всегда, на высоких каблуках… словом, выглядела она так, словно она, как обычно, целый день провела у себя в юридической конторе, а затем прошлась по дорогим магазинам… последнее, правда, она и на самом деле совершила, если судить по сверткам и пакетам, сгрудившимся у ее ног. Намеренно не обращая внимания на секретаршу, я внезапно повернулся к ней.

— Собираетесь ли вы снова провести ночь в палате?

В изумлении она лишь закивала головой, как если бы я на самом деле знал, что она предпочтет спать, скрючившись, в кресле, только бы не оставаться одной, пусть даже в собственной удобной кровати. Эта мысль пронзила меня, но легко, словно касание пера. Несмотря ни на что, между нами никогда не возникало отталкивающих моментов. И огромная волна любви к этой уже немолодой женщине, которая смело достала сигарету и зажгла ее в закрытой наглухо палате, — к ужасу профессора Хишина, который в этот момент появился в комнате и, простерев к ней обе руки, пытался остановить ее в попытке отравить всех нас, — охватила меня всего, словно мифическое облако.

* * *

Возможно ли, что в глубине души я хотел смерти Лазара? Эта скрытая, тайная, подспудная мысль, пропитанная какой-то сладостью и раз за разом посещавшая меня с непонятным мне самому упорством с момента нашего полета домой из Рима, ныне напомнила мне о себе снова и заставила выйти на небольшой балкон, а там — перегнуться через перила, как если бы я был не против выпасть наружу, решив тем самым все проблемы раз и навсегда. Одновременно Левин вытащил на этот же балкон Хишина, желая познакомить его с результатами некоторых проверок, доставленных ему только что, включая исследование вентрикулярных функций, полученное методом радиоактивного сканирования. Хишин надел очки и бегло просмотрел результаты. Выглядел он совершенно безмятежным.

— Это можно было предсказать, — разобрал я слова, произнесенные его глубоким, уверенным голосом. — Не нужно быть кардиохирургом, чтобы понимать, что сердечная мышца перенесла страшное потрясение в процессе хирургического вмешательства и продолжительного взаимодействия шунтообразующего аппарата. Этим вполне объясняется ее плохое функционирование.

Но Левин, чей голос я едва мог расслышать, тем более разобрать его аргументы, продолжал, как мне показалось, на чем-то настаивать. Хишин слушал внимательно, но не казался убежденным.

— Ну, хорошо, — сказал он наконец. — Давайте подержим его до конца недели и за десять последующих дней повторим все тесты снова. И если функции сердца покажутся нам неудовлетворительными, мы переправим его в Иерусалим к Буме и послушаем, что он скажет.

Левин закивал, но мне показалось, что он не был удовлетворен. Внезапно он уставился своими серо-голубыми глазами на меня, тихо стоявшего на балкончике, держа в руках распечатки ЭКГ, делая вид, что не имею никакого отношения к предмету их разговора. Жестом Левин подозвал меня. А когда я, сделав несколько шагов, подошел, несказанно удивил меня, дружески тронув мою руку, и глубоким своим низким голосом, глядя на распечатки в моих руках, сказал, обращаясь к Хишину:

— А вот послушай, что скажет тебе доктор Рубин, Иосиф. Ты был единственный из всех, кто разглядел его таланты… кто выбрал его из всех врачей больницы, чтобы послать в Индию. Бенци… скажи профессору Хишину, что ты думаешь о состоянии Лазара. Об аритмии.

Я был настолько ошеломлен дружеским прикосновением Левина к моей руке и его поразительно дружеским тоном, что поначалу просто потерял дар речи и начал невразумительно бормотать нечто, но постепенно овладел собой и даже добавил в свои аргументы кое-что новое, пришедшее мне в голову за те несколько часов, что я провел в библиотеке, а затем и в кардиологическом отделении, в палате интенсивной терапии. Хишин внимал мне с отеческой улыбкой, но мне показалось, что энергия, с которой я приводил свои доводы, впечатлила его больше, чем то, о чем я говорил.

— И ты позволил такому сотруднику, как Бенци, проскользнуть у тебя между пальцев, — укорил он Левина, когда я закончил.

— Это зависело не от меня, — глубоко огорченным тоном парировал Левин. — Решение было за ним.

И на этом медицинская часть дебатов была завершена, едва начавшись, поскольку на сцену вышли дети Лазара, Эйнат и его мальчик, который носил уже солдатскую форму, — они вошли в палату и были с энтузиазмом встречены всеми присутствовавшими.

Выяснилось, что Эйнат, которая обнимала сейчас и целовала своего отца с обычным своим смущением, только что вернулась из Соединенных Штатов; в аэропорту ее встречал брат.

Когда она обернулась к матери, ожидавшей очереди, чтобы обняться, она бросила на меня взгляд и покраснела. Я же шутливо погрозил ей пальцем и сказал с деланой насмешкой: