Когда Хомейни вернулся к власти, Саддам решил депортировать всех иракцев, у которых в документах было написано «табаея ирания». Их изгоняли из страны, хотя они были самыми настоящими иракцами, их прапрапрадедушки жили в Ираке.
Я знаю, бывали случаи, когда людей вышвыривали из дома без предупреждения и запрещали брать с собой что-либо. Несчастным приходилось идти пешком до границы с Ираном, и там их бросали на произвол судьбы. Если они пытались вернуться, их расстреливали. Так депортировали целые семьи. Никого не волновало, есть ли среди них больные люди, беременные женщины или инвалиды. Кормящим матерям не разрешали брать с собой ничего, кроме одной бутылочки со смесью.
При Хомейни иранцы крайне подозрительно относились к иракцам. Они боялись, что Саддам посылает в Иран шпионов. Но через некоторое время они смилостивились и построили для депортированных несколько палаточных городков, чтобы приютить обездоленных людей.
Самое странное, что очень немногие знали о том, что происходит. Прихвостни Саддама тихо ходили от дома к дому, изгоняя целые семьи. В 1981 году люди на улицах испуганно шептались, обсуждая происходящее. Затем я прослышала о жестоком преступлении, жертвами которого стали мои знакомые.
Как-то в офис Арабской рабочей организации пришел начальник одного из отделов. За ним следовал Джавид, водитель. Он был в ужасном состоянии. Джавид рассказал, что только что ему позвонили из дома: родственники предупредили, что по району разъезжает грузовик с солдатами, они проверяют документы, и если там указано, что родители человека — иранцы, ему приказывают немедленно покинуть дом. Джавид должен немедленно ехать домой. Их депортируют. Куда? Джавид не имел об этом ни малейшего понятия.
Мы отвели его к генеральному директору, и тот сказал водителю, что ничего не может для него сделать. Но, конечно, ему было жаль бедного парня, и он распорядился выдать ему зарплату за год. Однако бухгалтера не было на месте, и потому глава отдела кадров обошел всех сотрудников и собрал деньги, чтобы помочь Джавиду. Он ушел из офиса с годовой зарплатой в кармане. Больше мы никогда его не видели.
В газетах об этом не говорилось ни слова. Кажется, за пределами Ирака никто даже не знал об этом.
Потом началась война, и Саддам преисполнился решимости депортировать всех, кто каким-либо образом связан с Ираном. Иракцев, в документах которых была фраза «табаея ирания», Саддам считал вражескими шпионами.
А в декабре 1982 года эти преследования коснулись семьи моего мужа.
Как-то, находясь в командировке, я навестила родителей Салама. У него было четыре брата и пять сестер. Когда я пришла в дом его родителей, я увидела, что семья что-то взволнованно обсуждает. В комнате сидела Нибал, одна из сестер Салама, а также ее маленькие сыновья — трехлетний Виссам и младенец Бассам. Они выглядели так жалко, что напоминали беженцев. Я спросила, что случилось, и Нибал заплакала. Она сказала, что ее мужа, доктора Керима Аль-Саади, арестовали.
Керим был на пятнадцать или шестнадцать лет старше Нибал, но она предпочла его всем другим женихам, потому что он был прекрасно образован и защитил в США диссертацию, получив степень доктора химии. Нибал объясняла родственникам, что ученый, который жил на Западе, будет лучше относиться к жене, чем полуграмотный иракец, ни разу не выезжавший за пределы страны. И они поддержали ее решение.
Нибал жила в Хай Аль-Джамия, районе, где располагался университет. Рано утром в дверь позвонили трое мужчин. Они сказали, что арестуют доктора Керима, потому что в его сертификате о национальности было написано «табаея ирания».
Но он был таким же иранцем, как Саддам Хусейн. Дело в том, что его родители умерли в молодом возрасте, и ему нужно было поднимать на ноги младших братьев и сестер. Поэтому он написал в сертификате «табаея ирания». Он не мог бросить детей и пойти служить в армии, потому что остался в семье за старшего. Пока не началась революция и война с Ираном, иракцы понятия не имели, что подобная запись в документах может оказаться причиной многих несчастий.
Доктор Керим был самым трудолюбивым человеком из всех, кого я знала. Он работал всю жизнь: учился ночью, трудился днем и умудрялся получать такие высокие оценки, что ему дали стипендию и послали учиться в США. Там он также много работал и защитился. Затем вернулся в Ирак, чтобы помочь семье. Он стремился к тому, чтобы его братья и сестры получили хорошее образование, и добился своей цели: сестры окончили медицинский институт, один брат стал стоматологом, а второй — инженером-строителем.
Доктор Керим откладывал женитьбу на потом, чтобы помочь родственникам. Но теперь ему пришлось расплачиваться за то, что он уклонился от службы в армии.
Нибал рассказала, что мужчины, арестовавшие доктора Керима, вели себя неоправданно жестоко: они вывели мужа из дома в пижаме и приказали Нибал уходить вместе с сыновьями. Они ничего не позволили ей взять с собой и даже забрали у нее ключ. Нибал, сникнув от горя, оказалась выброшенной на улицу с двумя детьми. Она смотрела на то, как полицейские закрыли дверь на замок и опечатали красным воском.
Она боялась, что ее арестуют вместе с детьми, но полицейские, напротив, уведомили ее, что она может развестись с доктором Керимом в любом суде, потому что он иранец.
Доктор Керим спорил с ними, объяснял, что поменял документы, потому что его родители умерли, а ему нужно было заботиться о младших братьях и сестрах.
Но полицейские не обращали на его слова никакого внимания. Последнее, что видела Нибал, — лицо Керима в окне машины. Его куда-то увозили. А она с мальчиками осталась стоять на улице, словно беженка.
Я сразу поняла, что нужно что-то делать, хоть и не сразу придумала, как помочь. Я вспомнила о докторе Фадиле и решила, что мне не помешает поговорить с ним. Он просил привезти кое-какие книги из иракского посольства в Хартуме. Кроме того, я купила ему в подарок несколько статуэток из черного дерева. Так что у меня был повод встретиться с ним и рассказать о горестном положении Нибал.
Я позвонила ему на следующий день и сказала, что хочу кое-что передать. Он ответил, что заедет к нам после работы.
Когда он приехал, я преподнесла ему подарки и книги, а потом добавила, что мне нужно обсудить с ним срочное дело. Я рассказала ему о докторе Кериме, объяснив, что он не был иранцем, так же как и его предки. Он попал в ужасную ситуацию, потому что много лет назад поменял документы, чтобы помочь младшим братьям и сестрам.
Доктора Фадиля это мало тронуло. Он покачал головой и пробормотал: «Очень плохо. Ему не следовало так поступать».
Когда он увидел, что я приуныла, то добавил: «Кроме того, его уже депортировали, и я ничем не могу помочь».
Я сказала, что у меня есть хорошие новости. Еще не поздно. Нибал выяснила, что ее мужа еще не депортировали, потому что он был известным и уважаемым ученым. Его по-прежнему держали в тюрьме.
Доктор Фадиль не очень обрадовался, когда услышал, что ситуация не разрешилась. Помолчав, он пообещал разобраться в этом деле.