Биологический материал - читать онлайн книгу. Автор: Нинни Хольмквист cтр.№ 5

— Не спешите заводить ребенка, пока вы твердо не встанете на ноги, — говорила она. — Не допускайте, чтобы мужчина содержал вас или указывал вам, что вам делать. Это ловушка, в которую так легко попасть!

Как я боялась попасть в эту ловушку! И это был настоящий страх. В детстве я смертельно боялась оказаться в замкнутом пространстве — в лифте, например, — вместе с мужчиной, которому вдруг захочется меня содержать. Я не очень понимала, что означает это «содержать», но я не сомневалась, что это очень больно и что от этого умирают. В магазине, музее, кинотеатре и других общественных зданиях я всегда в первую очередь искала глазами запасные выходы и пожарную лестницу.

Когда я повзрослела и начала понимать, что мама имела в виду этими разговорами о детях, мужчинах, ловушках и содержании, мой страх замкнутых пространств стал слабее. Но окончательно не исчез. Я по-прежнему боялась застрять, в каждой ситуации выбора я выбирала тот вариант, который предоставлял мне максимальную свободу движений, даже если это был самый невыигрышный вариант в экономическом плане. Например, у меня никогда не было постоянной работы, стабильной ежемесячной зарплаты, пенсионных отчислений и отпуска. Я всегда работала фрилансером, чтобы самой можно было решать, когда и как мне работать. Я избегала контрактов в любой форме, и когда мне приходилось что-то подписывать: документы на дом, контракт на книгу, счет-фактуру, — делала это с большой неохотой. Иногда на лбу у меня выступал холодный пот, сердце учащенно билось в груди, а рука, державшая ручку, начинала непроизвольно дрожать. Подписать что-то для меня было равно потере свободы.

Меня воспитали так, что главной ценностью для меня была независимость от других, поэтому неудивительно, что я не испытывала особого желания делить свою жизнь с другим человеком. Но, несмотря на это, запретная перспектива — быть зависимой — всегда меня к себе манила. Втайне я мечтала о том, чтобы обо мне заботились. Именно заботились. И чтобы это делал мужчина.

Это желание, вырывавшееся наружу во снах и фантазиях, я старалась реализовать в своих отношениях с мужчинами. Мне нравилось играть в ролевые игры, когда мы с моим партнером изображали давно живущую вместе пару: мужчина-добытчик приходит домой, где его ждет жена с ужином на столе. И после еды активный мужской объект овладевает пассивным женским объектом.

Но, как я уже сказала, это была только игра, потому что как у меня никогда не было постоянной работы, так у меня никогда не было и постоянных отношений. Только свободные.

Больше той ловушки, о которой так много говорила мама, не существует. Сначала вышел закон о том, что родители должны разделить декретный отпуск — восемнадцать месяцев — поровну, потом ввели обязательный восьмичасовой детский сад для всех детей от восемнадцати месяцев до шести лет. Домохозяйки и мужчины-добытчики, полностью их содержавшие, давно ушли в прошлое. Дети больше не обуза и не преграда для родителей. Больше никому не грозит зависимое положение, потеря зарплаты или утрата профессиональных качеств. Во всяком случае, не из-за детей. Больше нет препятствий к тому, чтобы обзаводиться детьми. И больше нельзя не работать под предлогом заботы о детях.

Праздник начался с ужина в итальянском стиле. Пять перемен блюд: пармская ветчина с дыней, суп минестроне, паста с кусочком куриного филе и соусом песто, ассорти из сыров с дольками груши, виноградом и панакотта на десерт. К закускам и основным блюдам подавали теплый белый хлеб. Не хватало только вина. За ужином я сидела рядом с Майкен, которая рассказывала мне о своей карьере художницы, Алисой, невысокой полной женщиной, которая работала в театре в Малмё, и Юханессом, тоже писателем, с которым я раньше сталкивалась, но никогда не отваживалась заговорить. Мне он всегда казался сложным и не очень общительным человеком. Но он оказался на удивление приятным и легким в общении. Юханнес был в хорошей форме, несмотря на то что находился в отделении уже три года. Как выяснилось, он пока что только был донором спермы и отдал одну почку отцу пяти детей и школьному учителю. Кроме того, он принимал участие во многих экспериментах.

— Например, сейчас вполне безопасное психологическое исследование на предмет того, как люди могут сотрудничать, — пояснил он. Юханнес также рассказал, что принимал участие в апробации нового лекарства от депрессии и хронической усталости, от которого стал таким бодрым и разговорчивым, что отделению пришлось вызывать дополнительный персонал, чтобы общаться с ним круглые сутки, точнее, слушать весь тот бред, который Юханнес нес без перерыва, и следить, чтобы он не мешал своим соседям. Его к тому же охватило безумное желание наводить порядок, ремонтировать и что-то мастерить. Воспользовавшись этим, он перестроил гостиную, превратив кухонный угол в настоящую кухню.

— Я не мог писать, мне все время надо было что-то делать и с кем-нибудь разговаривать, но это было чертовски весело, — сообщил он.

Майкен была здесь уже четыре года, Алиса — четыре месяца. Майкен отдала яйцеклетки на проведение научного исследования, одну почку и одну косточку среднего уха. Поскольку теперь она была глухой на правое ухо, то все время хотела, чтобы люди стояли слева.

— А через пару недель, — продолжала она, — меня кладут на операцию: я должна отдать поджелудочную железу медсестре с четырьмя детьми. Так что это мой последний праздник.

Она рассеянно помешала ложкой десерт с таким видом, словно то, что она сказала, не имело никакого значения, совсем ее не касалось и было чем-то самим собой разумеющимся. Я почувствовала себя совершенно беспомощной. Майкен мешала и мешала ложкой, и я следила за каждым ее движением. С каждой секундой мне становилось все труднее дышать. В ушах у меня зашумело, перед глазами все потемнело. Меня бросило в холодный пот, и я видела, как в черно-белом кино, как Майкен выпустила ложку и накрыла мою ледяную руку, бессильно лежащую на столе. Сквозь пелену, словно издалека, до меня донесся ее голос:

— Милая, к этому привыкают. Правда, Алиса?

Я не видела Алису. Видела только руку Майкен на моей. Алиса говорила что-то утешительное, но смысл ее слов не доходил до меня, потому что ее голос словно тонул в шуме ветра, а до меня доносились только отдельные слова. Я открыла рот, пытаясь сказать, что ничего не слышу, но мне не хватало воздуха. Тьма вокруг меня сгущалась, я совсем ничего не видела. Мне показалась, что подо мной — черная дыра, в которую меня затягивает вместе со стулом. Но тут я почувствовала на плече еще одну руку: на этот раз Алиса гладила меня, что-то приговаривая. И я ее услышала:

— Все хорошо, милая, все хорошо.

Юханнес, сидевший рядом, тоже обнял меня одной рукой, а другую прижал к моему лбу. Как ребенку, у которого проверяют температуру. Это подействовало. Я почувствовала, как невидимая сила поддерживает меня, не давая затянуть в черную дыру. Я чувствовала, что они обо мне заботятся, а мне всегда становилось спокойнее от ощущения, что обо мне кто-то заботится. Юханнес сказал:

— Вот так, хорошо… сделай глубокий вдох… Молодец! Теперь выдох… Хорошая девочка! А теперь еще разок, Доррит! Молодец!