Я, которой не было - читать онлайн книгу. Автор: Майгулль Аксельссон cтр.№ 51

— Алло, — в высоком девчачьем голосе Аннабель слышится смех. — Есть кто дома?

Он по-прежнему не открывает глаз. Может, боится сразить ее своим взором. Я его понимаю. Но это единственное, в чем я его понимаю. Обо всем остальном, что творится в его голове, я не имею ни малейшего представления. И никогда не имела. Это ставит меня в тупик — вообще-то я довольно точно умею истолковывать мысли других людей, я могу услышать то, о чем они молчат, лишь наблюдая за ними. Чиновники в министерстве прозрачны, как стекло. Поспешный взгляд искоса, рука, прижимающая папку к животу, вскинутая голова или выпяченная губа выдают мне все. Но тело Сверкера немо, как мой рот, и он закрывает от меня свое лицо. Захлопывает. Запирает на замок у меня перед носом, как делал это все семь лет или дольше.

Аннабель склоняет голову набок.

— МэриМари тоже неважно себя чувствует. У нее амнезия.

Я слышу собственный вздох. Есть ли предел у глупости? Афазия. А не амнезия. С памятью у меня пока в порядке.

— Но она скоро поправится, — утешает Аннабель. — И все станет как раньше. А сейчас она поживет с вами несколько дней, отдохнет. Это же чудесно? Можно музыку вместе послушать! Может, снять наушники и включить колонки?

Сверкер издает глухое рычание. Или ворчание. Но что толку? Аннабель снимает с него наушники и жмет на кнопку. Музыка из колонок чуть не валит с ног. Сверкер всегда распускает ее на полную громкость.

— Упс! — спохватывается Аннабель, нашаривает пульт и торопливо жмет на кнопки. — А теперь займусь наконец бельем. Ха-ха — ну ни минуты покоя!

Я пристально смотрю на нее, потом поворачиваюсь к Сверкеру. Его глаза по-прежнему закрыты. — Он не хочет меня видеть. Должно быть, не может простить мне, что я не могу простить.

Но я — как Сиссела. Не могу, и все.

Помилование понятнее, чем прощение. Оно приходит свыше, от Бога или правительства, и не требует ничего, кроме осознания вины. Помилование прохладно и дистанцировано от тебя — милующий не связан никакими личными отношениями с тем, кого он милует, он не в обиде, он вообще ни при чем, он лишь наделен властью освобождать людей от последствий их поступков.

Когда-то я была наделена такой властью. Я миловала. Сидела за большим столом светлого дерева и слушала доклад министра юстиции, кивала, что-то бормоча, и слышала, как молоток негромко ударяет по столу. Прошение о помиловании удовлетворено.

Но помиловать Сверкера я не могу. Его я должна простить. Только я не знаю, как это делают. И даже не знаю, что это такое. Наверное, прощение — это обещание. Но что в этом случае обещают? Не помнить то, что помнишь? Не горевать, о чем горюешь? Не презирать того, что на самом деле презираешь?

Музыка на миг умолкает, потом вступает орган и высокий голос:

— We skipped the light fandango… [47]

Ложусь на диван, сцепив ладони под головой. Мелодия заполняет комнату, занимает все пространство, всасывает в себя воздух. Солнце светит сквозь оконное стекло, молодой дубок рисует тень на потолке. Мари права. Он хорош. Пожалуй, пусть растет.

Все так, как есть. Как должно быть.

— Ага, — говорит Магнус. — Ну да. Раз вы так решили, то… Тогда ладно.

Он кладет трубку и, по-прежнему сидя, смотрит в окно. Там полыхает осень, клен блещет зеленым и оранжевым, дрожит осиновое золото. Магнус нашаривает сигареты, закуривает и тянется через стол открыть окно. Ворвавшийся сквозняк распахивает раму настежь. Это ничего, хотя газета, разложенная перед ним на столе, принимается шелестеть страницами. Зато Мод не почувствует запаха. Ей не нравится, когда он курит в доме. Ей вообще не нравится, что он курит.

Но теперь перекурить необходимо. Собраться с мыслями и все обдумать.

Стало быть, отбой. Его фильм показывать не пожелали. Не удосужились даже пообещать, что покажут его когда-нибудь потом, когда уляжется этот переполох по поводу девчонкиного самоубийства.

Что это значит? И как это следует понимать?

Он поднимается и, постояв у стола, снова садится. Надо додумать эту мысль. Признать ее. Вытерпеть. Так что же это значит?

Это значит, что он заклеймен. Они решили — это его вина, что девчонка наложила на себя руки. Теперь на него станут коситься не только старые ханжи, но и остальные люди, которые ему небезразличны, те, чьего одобрения он хотел и добивался. Его подвергнут остракизму. Если уже не подвергли.

Но тут они забывают, что позировала-то она абсолютно добровольно. Что он ни к чему не принуждал ее, а просто хотел увидеть и понять и — в конце-то концов! — дать проявиться ее таланту. А к тому же заплатил столько, что она могла спокойно не заниматься этим еще много месяцев. А еще они забывают, что он сам чуть не погиб. Что она нанесла ему восемь ударов ножом и что многие из этих ран могли стать смертельными. Он перевел дух. До сих пор чувствуется, как они болят в глубине тела, как будто раны там внутри не желают затягиваться и заживать. Мод говорит, это вполне нормально. Что этого следовало ожидать. И незачем зацикливаться.

А он не считает это нормальным. Разве нормально, когда твое собственное тело словно вот-вот треснет и разорвется изнутри?

Но картинки по крайней мере ушли, картинки, что то и дело исподволь вставали перед глазами в первые месяцы. Ее лицо, когда он к ней приблизился, бледное, будничное, и вдруг оно исказилось и…

А ее приговор? Нет. Пустая формальность. Да, ее судили и даже дали несколько месяцев тюрьмы. Но ее и виновной-то не считали. И газеты тоже. Там потом густо поперла аналитика, с указанием настоящего виновника. Девушку, значит, можно понять. А его — нет. А теперь пойдет и того хуже, теперь все говорящие головы сидят и точат языки. Включая Торстена Матссона. А саму тему — тему порока, который он, Магнус, желает вскрывать и бичевать, забудут. Когда-нибудь.

Из этого нужно что-то сделать. Ну да. Надо, в самом-то деле. Образ невозможности встречи между Востоком и Западом, мужчиной и женщиной, богатством и бедностью. Он снова встает. Черт, отличная мысль! И дает шанс вернуться к живописи, о чем он, по совести, давно мечтает. Back to basics. [48]

Швырнув в окно окурок, он натягивает свитер. Теперь же в мастерскую — и начать этюд. Идеи теснятся в голове, он почти дрожит от нетерпения.

И в тот же миг слышит звук автомобиля на подъездной аллее. Машина Мод. Ее шаги по гравию. Он выходит в холл и торопливо оглядывает себя в зеркале. Бледноват, пожалуй, но это даже хорошо. Бледный и серьезный. Новый человек.

— Привет.

Она отвечает не сразу, окидывает его быстрым взглядом. Сердится?