Лед и вода, вода и лед - читать онлайн книгу. Автор: Майгулль Аксельссон cтр.№ 96

— «Вот и Троица настала, — пропела Инес и рассмеялась, почувствовав, как слезы наворачиваются на глаза. — Вся земля вокруг в цвету…»

Как же любил маленький Бьёрн эту песню, мог бы вечно сидеть у нее на коленях и слушать, как она поет про маленькую девочку в больнице, которая никогда не вернется к маме домой. Инес сморщилась и перестала петь. Ну да. Он ведь и другие песни потом любил. «Утро золотое…», например. И «Прекрасна земля…». Как-то он прямо расплакался, когда Инес ее пела, и она так перепугалась, что перестала петь, обняла его и спросила, что случилось. Ничего не случилось, ответил он. Просто так красиво!

Пять лет ему в то время было. Всего пять лет. Ее сердце в тот миг просто разрывалось от счастья и сочувствия. Как поразительно тонко он устроен, он обязательно станет великим и знаменитым, когда вырастет, — кем-нибудь совершенно необыкновенным. И в то же время она знала, что за это ему придется дорого заплатить. Бесконечно дорого. Потому что трудно такому тонко устроенному человеку в нынешнем мире, злобном, подлом, гнусном… Нет. Не надо про это думать. Про это она уже достаточно передумала.

Инес окидывает взглядом кухню. Все готово? Да. Кофе сварен. Душистые булочки ждут под жесткими наглаженными полотенцами. Какао почти готово. Сливки взбиты в миске — осталось только добавить их сверху в чашку. Она бросила взгляд на часы, потом нахмурилась. Четверть четвертого. А Бьёрна все нет. Странно.

Она чуть поколебалась, но потом решительным шагом вышла в холл и глянула в окно на крыльцо и сад. Но там его не было. Она открыла дверь и вышла, добежала в шлепанцах до калитки, посмотрела вначале направо, потом налево, но ничего не увидела. Уже стемнело, вообще-то уже давно стемнело, и ей сделалось не по себе. По-настоящему тревожно.

Вдруг с ним что-то случилось? Вдруг он попал под машину по пути из школы? Вдруг нехорошие мальчишки заманили его куда-нибудь и бросили и он потерялся? Хотя нет. Не могло этого случиться. Просто зашел, наверное, домой к кому-нибудь из товарищей. Новую машинку «Динки Тойз» посмотреть, например. Вдруг перед глазами возникла совсем другая картинка, почти взрослый Бьёрн, длинноволосый и долговязый юноша, стоящий на сцене с микрофоном в руке, он поднес его к самому рту и, кажется, поет, — но это была такая странная картинка, что Инес тотчас же отмела ее прочь. Глупости. Бьёрну всего девять лет. Он ходит в третий класс. И скоро, очень скоро он придет из школы домой, швырнет портфель на пол посреди холла, хотя она уже тысячу раз ему говорила, чтобы он вешал его на крючок, который она сама привинтила, специально для его портфеля, потом побредет на кухню, остановится и станет у порога, а затем улыбнется своей чудесной, чуть застенчивой улыбкой, когда поймет, что она напекла булочек и сделала какао. Со взбитыми сливками. И скоро они вдвоем, только Бьёрн и Инес, будут сидеть за столом и разговаривать.

Она чуть улыбнулась и обхватила руками плечи, вдруг заметив, что замерзла и что вроде бы идет дождь. Она подняла к небу ладонь. Точно. Дождь. Хорошо, что у Бьёрна с собой дождевик, она следит, чтобы тот всегда лежал у него на дне портфеля, свернутый как следует, — это она каждое утро проверяет. А сама она как-нибудь перетерпит легкий дождик. Ничего страшного.

Вокруг было очень тихо, теперь она это заметила. Абсолютная тишина. Ни шагов по тротуару, ни шарканья по гравию. Ни шума проезжающей машины вдалеке. И все дома на улице стояли темные, никто, кроме нее, еще не зажег света. Соседи все еще на работе. Но уличные фонари уже горят, они стоят желтые и приветливые, наклонились над блестящим асфальтом и осыпают его золотом. Поэтому Бьёрн пойдет домой по золотой дороге. И это вполне справедливо. Что бы там люди ни говорили.

Она покачала головой и сердито сморщилась. Люди! Люди глупые, просто-напросто. Злые. Злобные. Полоумные. Особенно Биргер, этот мудак, он вообще перестал с ней разговаривать, потому что она перестала разговаривать с ним. Что уж сказать про Сюсанну, которая расхаживает, выставив сиськи и скривив морду, корчит из себя взрослую девицу. Эта соплячка! Просто смешно! Или Элси, от которой теперь вообще ни слуху ни духу, даже деньги перестала перечислять. Да. Вот так-то. Банковский счет Бьёрна перестал расти, потому что его биологическая мать решила больше не переводить на него деньги. Безобразие, вот именно что. Другого слова и нет для матери, которая мотается по свету и притворяется, будто у нее больше нет никакого сына.

— Стыд! — произносит Инес вслух. — Ебаный стыд!

И тут же, замерев, озирается. Никто не слышал? Может, соседи затаились в своих темных домах и слушают, как она ругается? Ее бы это не удивило. А может, какая-нибудь сволочь затаилась там вон в тени, на улице, чуть в сторонке? Посторонний, которому показалось странно — что она стоит у калитки и ругается?

Она вскинула голову. Плевать. Ей самой виднее, кто она и что она делает, с какой стати ей беспокоиться о том, что подумает кто-то другой. Никто, кстати, и не слышал ничего. Вокруг по-прежнему тихо. Ни шагов. Ни звуков машин. Только тишина и темнота, как и должно быть в среду ноябрьским вечером.

Она моргнула. Ноябрь. Это слово напомнило ей сон, приснившийся когда-то давно, когда она еще спала. Когда еще могла спать. Несколько девушек перед домом. Группа томящихся, тоскующих девушек в очень странных нарядах, они стоят и подглядывают в кухонное окно… Она покачала головой. Глупый сон. Наверное, не ее даже. Видно, сон Элси. Да, похоже на то. Элси такая, ей может присниться редкостная глупость. Потому что она сама на редкость глупа. Дура. Чокнутая. С приветиком, как сказал бы Бьёрн, если бы осмелился сказать что-нибудь нехорошее о своей маме. Но он никогда бы такого не сказал. Он не такой. Он добрый мальчик, добрее всех…

Она снова обхватывает плечи руками. Зябнет. По-настоящему мерзнет и все-таки словно бы не мерзнет вовсе. Словно ощущение холода находится где-то вне ее, словно это кто-то другой мерзнет вместо нее. На мгновение она опускает глаза, смотрит на свои руки и видит, что они голые. Они покрылись гусиной кожей, и тонкие белые волоски на них поднялись дыбом. Она опускает взгляд еще ниже и замечает, что на ней ночная рубашка. Ночная рубашка и фартук. Странно.

Инес отпустила плечи, покачнулась и приняла решение. Надо идти его искать. Она открыла калитку, та скрипнула. Да. Пойти в школу и забрать его. Потому что ему пора домой. Бьёрна надо вернуть домой, вот и все!

— Стокгольм-радио, Стокгольм-радио, — повторяла телефонистка.

Сюсанна опустилась на стул у телефона и, прикусив ноготь, смотрела по сторонам. В холле все было как обычно. Почти как обычно. Красный узорчатый ковер лежал чуть криво, низкий книжный шкафчик тонким слоем покрывала пыль, как и две литографии над ним, литографии, висевшие там, кажется, с ее рождения. Или даже с еще более ранних времен.

В трубке затрещало, где-то далеко кто-то что-то сказал по-английски, но что — она не разобрала.

— Алло, — на всякий случай сказала Сюсанна, но никто не ответил, единственное, что было слышно, — это легкое потрескивание. Чуть сжавшись, она снова посмотрела на литографии. Куда подевался пудель? Ведь на одной из этих картинок точно был пудель, маленький черный пудель, который шел впереди серого человека по серому городу? Но теперь его не было. Пропал. Все, что осталось, — это серый тротуар, серый человек и серый город.