Любимая противная собака - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Арнольд cтр.№ 11

А однажды вечером Санни пришла домой очень веселая, слегка пошатываясь, и от нее разило почти так же, как от Художника из нашего дома. Оказывается, они с Машей ходили в лес на пикник, и наутро хозяин долго и нудно читал дочери нотацию — мол, ты же знаешь, что Санни вредно пиво, хоть она его и любит, не спаивай собаку! Бррр, как можно любить пиво, это такая гадость! Меня Папа им как-то угощал, но я его только понюхал, мне хватило, даже не лизнул.

Несколько раз вечером Маша, уходя из дома, брала с собой одну только Берту. Перед этим она наносила на лицо краску и душилась какими-то феромонами, которые пахли вполне приятно. Это духи такие особые. Из разговоров я понял, что феромоны — это то, чем пахнут суки, когда к ним особенно липнут кобели (но не я, конечно). Зачем, интересно, Маше это нужно, если вокруг нее и так вертится столько ухажеров, сколько вокруг Санни озабоченных псов? Обе девицы, и двуногая, и четвероногая, шагали по улице, одинаково вихляя бедрами и высоко задрав нос, Берта при этом подстраивалась под Машу, шествовавшую на высоких каблуках. Они вроде бы никого не замечали — ни людей, ни собак, Берта даже на всяких шавок и своих заклятых врагов не обращала внимания. Парни на них глазели, но подходить близко боялись, опасаясь Берты.

И правильно опасались. Берта — не Санни, ко всем добрая, для Берты свои — это свои, а чужие — это чужие, которых надо есть. А свои у нее — только те, кто живет вместе с ней. Подумать только, она даже на мою Маму рыкнула! Фила бразилейра есть фила бразилейра. Она гордится тем, что ее предки охотились на ягуаров и стерегли рабов на плантациях, чтоб не сбежали. А так как в Москве и пригородах нет ни рабов, ни плантаций, ни тем более ягуаров, то ей приходится искать им замену. Ягуаров ей, наверное, заменяет кошачье семейство, и если с Толстиком и Кнопкой она как-то справляется, то на моих глазах Дуся так ей заехала когтистой лапой по носу, что мало не показалось. И кровь была, и шрам остался.

А за рабов она считает узбеков и негров. Про узбеков я уже говорил, это дворники и прочие рабочие, а негры — это двуногие с темной, почти черной кожей. Это как скотчтерьеры: есть вести, белые, а есть черные — всех таких почему-то зовут Кляксами. Я одинаково отношусь и к тем, и к другим — пусть живут себе. В моем родном дворе живут и разноцветные скотчи, и одна такая темная девушка. Она дружит с младшим хозяином Цунами, очень меня любит и часто таскает на ручках. А в доме Художницы, в соседнем подъезде, поселилась целая семья негров, и Берта, встречаясь с ними, тут же вся ощетинивается и делает рывок, так что хозяйка, удерживая ее, чуть не падает на землю. При этом она меняется в лице и бормочет извинения, а потом жалуется хозяину, что боится дипломатического конфликта, мол, хорошо, что консул и его родные такие интеллигентные люди, хоть и из Центральной Африки, и на Берту не обижаются.

Согласен, и негры, и узбеки пахнут не так, как большинство белокожих хозяев, но разве это повод, чтобы на них бросаться? Как-то раз мы в лесу дошли до поляны, где узбеки сажали елочки, и Берта почувствовала себя в своей стихии: тут тебе рабы, тут тебе и плантация! Художница решила увести нас подальше от посадок и уже приготовила поводок, чтобы взять на него Берту, но не успела. Один из узбеков встал и направился к лесу, и тут Берта кинулась ему вслед: как же, раб убегает, догнать и вернуть! По резкой команде хозяйки она все же остановилась, но несчастный невольник лесничества изменился в лице и стал тихо сползать на землю. И до кустиков ему дойти не удалось: потом я переметил землю там, где он фигурально задрал лапу.

Ох уж эти собачьи девчонки, расистки несчастные! Ну ладно Кнопка, она только брешет, но даже Авва, эта малявка, чуть было не привела к международному раздору. Волчий человек жаловался, что к нему приехала работать ученая дама откуда-то с другой стороны земли, где люди и собаки ходят вверх ногами (интересно, у них что, лапки из головы растут?). Вполне белого вида дама, но Авва пристрастилась кусать ее за пятки (выше она просто не достает). Потом выяснилось, что эта женщина — наполовину маори, из того народа, чьи предки съели капитана Кука (или его спутников, а самого Кука съели где-то в другом месте). Ну, съели — так съели, так это ведь когда было! И какое дело Авве до капитана Кука, если и я знаю о нем только благодаря песенке, которую часто слушает Мама.

В общем, я считаю, неважно, как человек пахнет, лишь бы человек был хороший. И любил бы собак.

Но я отвлекся. Что еще ценного было в семье Художницы — это дача. Ненастоящая дача, по-моему. Настоящая дача — это у Цунами. Туда надо долго ехать на машине, и мы с родителями, когда туда ездим, проводим там несколько дней. Очень плодотворно проводим. Мы с Цунами охраняем участок от чужих. Сидим на террасе и ждем, когда кто-нибудь пройдет мимо, лучше, конечно, собака, но можно и человек. Тогда мы срываемся с места и с лаем гоним нарушителя от своего забора. Чаще всего мы гоняем соседскую овчарку Марту. Ее выводят на прогулку дважды, утром и вечером, и это самые лучшие моменты дня. Однажды калитка была открыта, я вылетел наружу и напал на Марту сзади. Она удивленно на меня взглянула — не ожидала меня там увидеть, но когда я повис у нее на хвосте, мгновенно обернулась и схватила меня — мне даже показалось, что челюсти у нее раздвинулись, как у акулы, и я целиком поместился у нее в пасти. Правда, она тут же меня отпустила, но перехватить не успела, потому что перепуганный Мартин хозяин приказал ей меня бросить и загнал домой, а меня отнес родителям. Крови не было, но было действительно больно, даже есть не хотелось. Два дня меня утешали и носили на ручках, а потом все прошло. Мама сказала, что на мне все заживает, как на собаке. Мама еще говорит, что неприятности, которые я сам наживаю на свою голову, меня ничему не учат, но это не так. С тех пор я все так же гоняюсь за Мартой, но со своей стороны забора, как это делает Цунами. Как-то раз она стояла с хозяином по ту сторону калитки и, когда вышла Марта, спокойно вернулась на свою территорию и стала бегать с громким лаем вдоль забора изнутри, а Марта — снаружи, даже мимо того места, где забор сняли, они пробегали, как будто он там был. Таковы правила игры, и теперь я тоже их выполняю — своей шкурки жалко. И вообще лучше всегда держаться Цунами, она плохому не научит.

Жизнь на даче Цунами сказочно хороша. Можно сколько угодно валяться на травке, а потом зайти в дом и поспать уже на диване. Почти всегда на выходные там собирается много двуногих, и взрослых и щенячьего возраста, и я могу выбрать, с кем поиграть. Иногда я там остаюсь и без родителей; тогда с нами живет самая старшая хозяйка Цунами, еще одна моя Бабушка, которую зовут тетей Галей. Она специально для нас готовит вкусные-превкусные творожники и, иногда, когда я отказываюсь гулять лапками, таскает меня на руках. А еще она меня прозвала Шнурком — это потому, что я знаю все лазейки под забором и шныряю туда-сюда, когда захочу. И на этой даче мне все позволено, кроме одного — мне не разрешают вытаскивать из дома мягкие игрушки и зарывать их в клумбы, как будто моим плюшевым мишкам от этого что-нибудь будет!

А на даче Художницы зарывать можно что угодно и куда угодно, правда, клумб там нет, есть только высокая трава и деревья. Я по привычке выбрал себе уютное местечко в тени под деревьями и только удобно расположился, как что-то ударило меня по лбу! Оказывается, эти деревья называются каштанами, и на меня свалился каштан, орешек, твердый, как камешек. Хорошо, у меня лоб толстый, но Художница совершенно не права — она смеялась и говорила: «Были бы мозги, было бы сотрясение!» Мозги-то у меня есть, больше я под этими каштанами не ложился.