Я ощущаю, если можно так выразиться, покалывание в поясничных впадинах… Черт, это будет уже двенадцатый раз за одно утро… Некоторое злоупотребление…
— Не так быстро, Мона, — протестует Берил. — Мне за тобой не угнаться.
Мона суетится вокруг меня… На ней остались чулки и маленькая кружевная штучка, которая их поддерживает… Точно такого же цвета, как и, м-м, в общем, точно такого же цвета. Она теплая и пахнет женским телом… а старый Роки не так уж устал, как ему кажется Она снимает с меня рубашку, стаскивает брюки… Я не сопротивляюсь. Труднее ей приходится с нижним бельем, которое цепляется за некоторые части тела.
— Без шуток, Мона. Бросим жребий, — визжит Берил.
На ней тоже ничего нет. Чулки она свернула до щиколоток. Я делаю сравнения.
— Ну так что, — говорю я. — Я же не торговец яйцами на ярмарке.
— Тихо, — приказывает Мона. — Она права: бросим жребий.
— Это несправедливо, — замечаю я. — Может, я кому-то отдаю предпочтение.
Говорить мне трудно. Эти девицы привели меня в такое состояние, что я хочу лишь одного. Неважно, какую из них, но немедленно.
— Ладно, — соглашается Мона. — Мы тебе завяжем глаза, а потом кое-что сделаем, и тогда ты скажешь, кто тебе больше нравится.
— Нужно связать ему руки! — кричит Берил, возбуждаясь все больше.
Она бросается к окну и срывает шнурок от занавески. Я даю себя связать, так как уверен, что порву шнурок в нужный момент. Тут Мона хватает меня и роняет на ковер.
— Давай шарфик, Берил.
К счастью, я лежу на спине, а то мне было бы неудобно… Я ничего не вижу… Две руки ложатся мне на грудь, две ноги прижимаются к моим. Я готов завыть — так невыносимо ожидание. И вдруг кто-то из девиц ложится на меня… Я пронзаю ее изо всех сил, она отодвигается, и вторая занимает ее место… Я отчаянно дергаю шнурок, он рвется… Она даже не заметила… В тот момент, когда она тоже собирается слезть, я крепко ее захватываю. Одной рукой я держу ее, а второй мне удается ухватить ноги второй подруги. Я опрокидываю ее на пол рядом с собой, и мои губы скользят вдоль ее ляжек. Это мне нравится. Даже очень. Они легонько постанывают, еле слышно.
А время идет…
Как быстро бежит сегодня время!..
ХХIII. Враскачку
Я являюсь в пять часов, приезжаю в кадиллаке Моны аккурат к самому отлету… Подруг я оставил у кузины. Надеюсь, они проснутся раньше, чем кто-нибудь заглянет в дом. Лучше будет, если состояние, в Котором они пребывают, для всех останется тайной.
Мои ноги с трудом удерживают тело, но когда Ж представляю себя на их месте… я очень даже ип понимаю. Энди, ухмыляясь, смотрит на меня.
— Так-так, Рок… вы, должно быть, ездили попрощаться с вашей матушкой?
— М-м-да, — говорю я. — Она задержала меня несколько дольше, чем я предполагал. Но вот я тут.
— Не хотите ли немного вздремнуть? — предлагает Майк. — Мы еще не скоро будем на месте.
— Мы не можем позволить себе роскошь явиться туда среди бела дня, — уточняет Энди.
Все уже почти готово. Обер Джордж тоже вернулся, и, если у меня под глазами такие же мешки, каш у него, я понимаю, почему Сигмен откровенно надоя мной посмеивается.
Вместительный самолет ожидает нас. Вокруг него суетятся какие-то люди. Проезжает машина и останавливается в двух шагах от нас. Из нее выходит Ник Дефато. С ним Гари… Действительно, нам не хватало только его. Мы приветствуем Ника. Всем своим видом он выражает полное отвращение к происходящему.
— Задали вы мне работенку. — негодует он, но ней очень серьезно.
— Это не моя вина, шеф, — отвечаю я, прикидываясь смущенным.
— Будьте внимательны, дети мои, — говорит Ник. — Нынче вечером кондоры в полете…
Гари хохочет. Должно быть, это дежурная шутка Гари, весь залепленный пластырем и измазанный йодом, производит впечатление египетской мумии, которую пропустили через стиральную машину. Если до высадки на остров Шутца он все это не снимет, мы попадемся в два счета.
Затем Ник Дефато и Энди Сигмен обмениваются какой-то конфиденциальной информацией, а парни с самолета делают нам знак подниматься. Кажется, скоро мы снимаемся с якоря.
Я устраиваюсь рядом с Обер Джорджем. Тот рассказывает мне, как он играл в театре. Единственная пьеса, в которой он преуспел, держалась на сцене веет лишь месяц. К тому же роль его состояла из десяти реплик: клиент входит, просит книгу и выходит. Он говорит мне, что пьеса была абсолютно дерьмовая (так прямо и говорит), но все же они здорово повеселились. В порядке обмена опытом я рассказываю ему, как потерял сегодня утром девственность. Не вдаваясь в подробности, а то глаза его явно вылезут из орбит и покатятся по полу, словно желтые агатовые шары. Но и того, что я рассказал, вполне достаточно, чтобы он окончательно проснулся.
Между тем происходит некоторое шевеление, и мы взлетаем. Так как эта прогулка носит чисто увеселительный характер, стюардесса отсутствует (еще и потому, что самолет военный). Я не первый раз лечу в самолете и слегка пресыщен ощущениями, которые при этом испытывают. Энди где-то возле пилота, Майк сидит с Гари через два сиденья от меня. Самолет превосходно оснащен. Все прекрасно. Я поглядываю на пейзаж за окном, на берег, над которым мы только что пролетели. Мы поднимаемся на большую высоту, и я засыпаю в кресле, максимально откинутом чьей-то заботливой рукой.
XXIV. Почти что все в порядке
Я пробуждаюсь от того, что Энди с силой трясет меня Мне снилось, что я совокупляюсь с жирафой, и Энди поистине предостерег меня от дурного шага. Я благодарю его, и мы начинаем готовиться к выброске на остров.
Снаружи еще светло, так как мы двигались за солнцем. Именно поэтому и был задержан вылет. Майк уже почти готов, а его люди одеваются. Обер, утопающий в стеганом комбинезоне, который превосходит его габариты в четыре раза, начинает декламировать Шекспира. Делает он это на свой манер: то, что написал сам Шекспир, — уже с душком, но то, что делает из этого Обер, никак нельзя прочитать перед экзаменационной комиссией. Однако сейчас звучит вполне подходяще. Хорошее, даже игривое настроение царит в салоне В-29, оклеенном заботливыми руками экипажа восхитительными обоями в цветочек.
Энди Сигмен кладет передо мной груду какого-то немыслимого инвентаря.
— Что мне со всем этим делать? — интересуюсь я.
— Возьмите с собой, — говорит он. — Без этого вы полетите недостаточно быстро.
Здесь есть абсолютно все, что может представить человек с извращенным умом. Провизия, оружие, одежда, снаряжение, сигареты — все, чем можно привести в полнейший восторг путешественника, двадцать пять лет блуждающего в бирманских джунглях. Мне ужасно не хочется взваливать все это на спину — почему бы не спуститься налегке и разом не покончить с этим делом? Здесь есть даже подзорная труба с призматическими линзами и фотоаппарат — от всего этого недолго впасть в слабоумие.