Молодость - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Сегал cтр.№ 32

– Я не уйду, не уйду.

За окном было уже совсем темно, и они зажмурились, чтобы стало еще темнее.

Он открыл глаза первым. Тихий полуденный свет пробивал облака, хвою, занавески, терялся где-то по дороге и падал в комнату тем, что от него оставалось, каким-то уже совсем белесым туманом. Аня, молодая и красивая, смотрела без укора, но с грустью, как будто прощаясь и говоря, что что-то последнее и нестрашное между ними может произойти только сейчас. Но ответить на это было ничего нельзя. Он обнял ее и приник к губам, она ответила, а потом долго гуляли в хвойном лесу у дачи и целовались под гул военного товарняка.

Вернувшись в дом, они разделись спокойно и бесстрастно, как будто это было нужно не для любви, а для прощания. Он взял ее голову в ладони, поцеловал, крепко прижимаясь, чтобы быть близко и не видеть глаз. Но глаза все равно были видны, тогда он закрыл свои, а когда открыл вновь, увидел вместо Ани только пятно света.

Сначала поцелуи Старика были горячими, потом влажными, и по слезам, которые он оставлял на ее теле, Лика поняла, что одежды на ней почти не осталось. Было бы, наверное, очень стыдно, если бы она не понимала, что Николай Николаевич почти ничего не видит. Он смотрел пустыми глазами, свет, бивший непонятно откуда, попадал ему прямо на лицо.

День все никак не заканчивался. Они лежали на убранной, застеленной «на зиму» кровати без простынь и наволочек, потому что была уже осень и на даче никто не жил. Аня, мокрая от его слез, откинулась глубоко к стене, а он внимательно разглядывал ее, понимая, что нужно запомнить лицо, но не зная – как, как вообще запоминают лица. Тогда зажмурился, и, видимо, все же ему удалось это сделать, даже более того: запомнить на всю жизнь только это лицо, только эти руки и запах только этого дня.

И вот, возмужавший, небритый, пропахший всеми военными запахами от табака до мяса, он стоял на пепелище разбомбленного день назад госпиталя. Это был конец войны, и это был тыловой госпиталь, и ехал он сюда пять дней, чтобы увидеть в первый раз сына. И в первый раз за три года – жену. И в первый раз – сына и жену вместе. Заметив его, слезающего с машины, уцелевшие после бомбежки дети заорали как резаные. Они хранили ужас последней ночи где-то очень глубоко и боялись выпустить его наружу, потому что выпущенный на волю ужас сам по себе никуда не улетает, а остается рядом – смотреть на тебя. Но сейчас, при виде взрослого мужчины, настоящего вояки с орденами, они почувствовали, что – пора, и заревели что есть мочи, чувствуя силу, которая их защитит. Он сразу понял это и пошел навстречу, не пряча глаз. Ветер дул в его сторону, черный дым летел в глаза, и на всю жизнь с тех пор он стал плохо видеть.

И тогда он представил, что сейчас из-за остова корпуса с надписью «пять» выбежит Аня и обнимет его. Ведь пока идешь, может произойти что угодно. Да, была бомбежка, да, все погибли, но эти-то ребятишки выжили. Значит, может быть, и ей повезло?

И он так сильно хотел этого, что Аня, в чистой, отглаженной форме (совсем как на фотографии, которую ему посылала) выбежала из-за пятого корпуса и поцеловала в губы. Стало темно, он остановился. Поцелуй был теплый, все было хорошо, единственное: дети орали и жались к его ногам. И Ани не было.

Он закрутил головой, но тут же перестал, потому что дети могли подумать, что он хочет стряхнуть их с себя. И все они были чужие и взрослые. Не было среди них, сколько ни вглядывайся, ни одного двухлетнего мальчика.

Он отдал им еду и сбежал, куда глядели глаза: вверх по лестнице бывшего пятого корпуса, на верхний этаж, в черную комнату с широким окном.

Отсюда был виден внутренний двор с еще догорающими конструкциями, мертвыми людьми, железными кроватями и одним единственным деревом. Ани не было. Вернее, она была когда-то давно, и даже еще совсем недавно, но теперь ее уже не было. Потому что прощание – это очень просто, не бывает двух прощаний. И для них оно состоялось тогда, в сорок первом году, осенью, на даче, и наивно было полагать, что можно вот так проехать пять дней на поезде куда-то на восток и отменить свое прощание, сдать обратно в кассу, как билет на поезд.

– Аня, – сказал он не себе и не ей, расстегнул кобуру, достал пистолет. Дети заорали снова, стали звать его, ктото побежал вверх по лестнице. Он передернул затвор и приставил холодный ствол к горлу.

– Товарищ военный! – закричал кто-то снизу.

Он спустил курок, и сначала показалось, что произошла осечка. Нажал еще раз. Опять метал звонко лязгнул, тогда он понял, что просто забыл вставить обойму в рукоятку. Как опытный и ответственный человек, тем более находясь в тылу, он всегда хранил патроны отдельно. Зарядил оружие и снова приставил ствол к горлу.

– Товарищ военный! – раздалось за спиной. Он обернулся. Девочка лет тринадцати, тяжело дыша, стояла на пороге, а на шее у нее висел закутанный в одеяло мальчик, совсем маленький, от силы лет трех.

– Вы что! – заорала она и прямо с ребенком повисла на его руке. Выстрел прогремел в разрушенном корпусе.

– Аня, – повторил Старик и понял, что не помнит ее лица. Свет перед глазами имел форму человеческой головы, но почему-то не получалось «надеть» на этот свет те черты, которые он помнил столько лет. Может быть, днем и удалось бы, но ночь опустилась на поселок, не стало видно ничего даже в ближней части комнаты.

И все же было тепло от того, что сама Аня, пусть даже невидимая, лежала рядом: нежная, тихая, молчаливая, не столько смущенная, сколько удивленная своей наготой.

– Так и с ума сойти недолго, – сказал Старик, медленно высвободил руку и потянулся за проигрыватель. Лика открыла глаза и увидела, как свет, бивший все время непонятно откуда, блеснул на черном металле пистолета. Старик поднес ствол к горлу. Она кинулась вперед, повисла на руке и успела всей тяжестью тела припасть к выстрелу. Металл оказался холодным-прехолодным, кожу даже больно обожгло.

Николай Николаевич очнулся. Свет таял на глазах, оставляя ему еще на несколько секунд синий дымок, летящий от ствола к окну. А потом остались только настоящая темнота и запах пороха.

Последняя электричка, как назло, оказалась «неправильной», она не останавливалась у дедушкиного поселка. Паша спрыгнул на предыдущей платформе и рванул в сторону леса. Он не подумал, что будет темно, поначалу даже испугался. Но останавливаться было еще страшнее.

Вдруг от залива наперерез ему метнулась тень, даже не тень, а тяжелое черное тело. Из тысячи других звуков он узнал бы звук этих шагов.

– Лика, – крикнул Паша и почти догнал силуэт, – прости, пожалуйста!!! Ну подожди!!!

Тело летело, как ракета, пару раз он почти схватил его, но промахнулся и загреб лишь воздух.

– Ты мне очень нравишься! Я так за тебя испугался! Я за тебя… – задыхался он.

Наконец, он догнал ее, схватил в охапку и стал целовать, не замечая, что целует волосатые эльфийские ушки и вздернутый гномичий носик. Незнакомый до сих пор запах пороха отрезвил его.