Плагиат - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Пьецух cтр.№ 67

Взять хотя бы начальника гормилиции Филимонова: хищения личной и общественной собственности приобрели в Глупове настолько безобразные, истинно болезненные размеры, что бороться с ними было бессмысленно, как с саранчой, и, конечно, Филимонов только делал вид, что оправдывает свои деньги. Примером тому может служить хотя бы история с судаком.

Начинается эта история тем, что некто Тишкин, человек, в общем, со стороны, легкомысленно решил наладить снабжение Глупова свежей рыбой, именно судаком. С рыбой в городе издавна было плохо, то есть, строго говоря, ее не было вообще, если не считать того сверхъестественного случая, что в пятьдесят четвертом году сюда неведомыми путями завезли полторы тонны «морского черта». После продолжительных и изощренных мытарств этот Тишкин выбил-таки у властей разрешение на организацию артели по разведению судака. Поскольку в перспективе артели светили доходы, никак не оскорбляющие звание человека, — условие было такое, что каждую пятую тонну рыбы артель имела право реализовывать от себя, а не сдавать горторгу по копейке за килограмм, — моментально была выкопана целая сеть прудов, и малек закишел в ключевой воде. Года два артель перебивалась с петельки на пуговку, но потом пошла продукция да еще в таком чуждом объеме, что город был буквально завален рыбой: судака продавали за бесценок на каждом углу, и в конце концов дошло до того, что рабочих красильной фабрики обязали брать судака по пятьдесят килограммов в месяц — зарплату без этого не давали. Некоторые круги терпели-терпели, а потом указали Филимонову разобраться. Филимонов вызывает к себе Тишкина и говорит:

— Ты что же это делаешь, мать твою так?!

— Как что? Рыбу даю, — в простоте отвечает Тишкин.

— Да, но сколько ты ее даешь — вот в чем вопрос! У нас, понимаешь, такое государственное предприятие, как молокозавод, дает в день два килограмма масла, а ты нас лично, можно сказать, задушил своим судаком! Ты вообще знаешь, чем это пахнет?

— Не знаю, — в простоте отвечает Тишкин.

— Идеологическим подкопом это пахнет, потому как выходит, что государственное предприятие — это одно, а индивидуальный сектор — совсем другое. И потом: сколько у тебя артельщик получает на круг?

— Двести рублей, — в простоте отвечает Тишкин.

— Сколько-сколько?!

— Двести рублей…

— Ну что тебе на это ответить… Думаю, что тюрьмы тебе, Тишкин, не миновать.

Тишкин тюрьмы и вправду не миновал, но об этом после. Между тем выход живой продукции достиг у артели такого уровня, что торговать в городе судаком стало уже бессмысленно, так как он ничего не стоил. Тогда Тишкин стал потихоньку вывозить судака в соседние регионы, но Филимонов, прознав об этом, сделал Тишкину нагоняй.

— Ты что, парень, совсем рехнулся? — вкрадчиво спросил он. Разговор для вящей острастки происходил в камере капэзэ. — Ты, наверное, совсем плохой, если не понимаешь, что вот узнают в центре про нашу рыбодобычу и наложат план от достигнутого, а у нас и без этого дел хватает. Одним словом, или сворачивай свою лавочку, или я тебя посажу, или экспортируй своего треклятого судака в консервированном виде на какие-нибудь Сейшельские острова…

Идея насчет Сейшельских островов неожиданно Тишкина вдохновила, и он даже начал кое-какие работы в указанном направлении, но внезапно уперся в жесть для консервных банок; в заводе он этой жести не обнаружил в радиусе примерно тысячи километров. Пришлось строить собственную металлургическую фабричку с прокатным производством, и вскоре тара потекла в соответствующем количестве. Но, как говорится, пришла беда, отворяй ворота — нежданно-негаданно возникла проблема баночных этикеток: по таинственным причинам ни одна типография региона не бралась печатать для артельных консервов эти самые этикетки; Тишкин уже было договорился с 1-й Образцовой типографией, однако в последний момент свободные мощности загрузили воспоминаниями о Мичурине, и сделка не состоялась.

Как раз об эту пору в Глупов завернул передвижной зверинец, и то обстоятельство, что артель открыла собственную типографию, не привлекло внимания в некоторых кругах. На беду, полиграфическое дело пошло у Тишкина так успешно, что заодно было решено издать двухмиллионным тиражом переписку Ивана Грозного с князем Курбским. Собственно, на этом артельщики и сгорели, то есть они подставились и сгорели: когда прошел первый приступ интереса к зверинцу, в некоторых кругах прочитали артельную книжицу, подыскали в ней подрывные высказывания против власти трудящихся на местах и под этим соусом договорились покончить с тревожной тишкинской артелью. Филимонов завел уголовное дело по обвинению Тишкина и компании во взятках, хищениях общенародной собственности в особо крупных размерах и пропаганде монархических настроений. Директор горторга Паровознюк обеспечил королевский банкет для судей и адвоката. Прокурор Бадаев представил свидетелей: кого-то он улестил, а некоторых строптивцев разок-другой запер на ночь в клетке с гиенами — они перед таким напором и спасовали. Роль Экзерциса в этом деле темна; вообще на первый взгляд его функция заключалась лишь в том, что он держал зонтик над искусственным человеком в случаях непогоды.

Суд был скорым, жестоким и бестолковым: пруды постановили от соблазна засыпать, артельщики получили от десяти до пятнадцати лет строгого режима с конфискацией имущества, Тишкина приговорили к исключительной мере наказания и расстреляли как раз накануне московской Олимпиады. Конфискованное имущество, понятное дело, поделили меж собой некоторые круги.

Этот прискорбный случай показывает, что к концу семидесятых годов глуповские власти безобразничали, как им вздумается, и самым бессовестным образом наживались, но безобразничали только по той причине, что ничего другого им, по сути дела, не оставалось, так как управлять городом серьезным манером было уже практически невозможно, а наживались из озорства, безо всякого практического расчета, ибо купить на уворованные деньги все равно было нечего, а за границу после беляевских похождений глуповцев более не пускали.

В это же время были отмечены попытки массовой эмиграции глуповцев в соседние регионы, которые рисовались сравнительно благополучными в их расстроенном воображении, однако потом Филимонов организовал круглосуточное оцепление, и вырваться за городскую черту удалось немногим; можно сказать, что это непатриотическое движение было в корне пресечено.

А в восемьдесят первом году некоторые круги озадачило одно неприятное происшествие, в котором отозвалось обещанное фантастами восстание роботов. Видимо, Экзерцис, на поверку оказавшийся обыкновеннейшим программистом и ответственным за аплодисменты, — с начала семидесятых вместо бодрящей музыки глуповские громкоговорители передавали нескончаемые аплодисменты — заложил в искусственного человека не ту программу, и он вдруг потребовал:

— Желаю, чтобы кочевые народы мне саблю преподнесли.

Во избежание скандала некоторые круги заманили в Глупов делегацию хазарских писателей, вошли с ними в сговор не совсем чистого свойства, и те преподнесли металлическому председателю натуральную саблю златоустовской фабрикации.