Левая сторона - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Пьецух cтр.№ 31

— Ну, с добрым утром! — сказал Новосильцев, опрокинул в себя стакан, выдохнул и добавил: — Утром выпил — весь день свободен!

— Вот вы говорите — «свободен», — опять завел Паша. — Да где же свободен-то?! На самом деле вы не только не свободны, а вы просто-напросто белый раб! Вы белый раб промышленного производства, собственных потребностей и общественных предрассудков. Кто действительно свободен, так это я! А вы из-за несчастного лотерейного билета чуть собственный дом по бревнам не разнесли!

— Эх, голуба моя! — проговорил Новосильцев, и взгляд его как-то окаменел. — Если бы ты знал, на что я пошел ради этого дурацкого билета, ты бы со мной здороваться перестал. Ведь я из-за него родного отца из могилы вырыл!

— Да ну вас, — отмахнулся Паша. — Вы тоже скажете…

— Даю голову на отсечение, что правда вырыл! — сказал Новосильцев и крепко ударил по столу кулаком. — Вот до чего я черствая, бесчувственная скотина! И главное, непонятно: на хрена мне сдался этот билет?! Ведь я безо всякого билета хоть завтра три «Москвича» возьму и еще останется на запчасти! Нет, наверное, я, точно, раб. Послушай, а может, мне того… тоже забичевать?

— А что? — сказал Паша. — Вы не смотрите на нас, среди бичей были и выдающиеся фигуры, например Хлебников, Горький, Александр Грин… Наконец, кто такой Иисус Христос, если не самый заправский бич?!

— Погоди, давай еще выпьем, — предложил Новосильцев и уже нацелился разливать спиртное, но Паша торопливо прикрыл свой стакан ладонью.

— Я больше не буду, — сконфуженно сказал он при этом. — Честно говоря, я вино видеть не могу. И вообще: пойду-ка я, пожалуй, домой. То есть не домой, просто пойду, а то совсем уже ночь.

— Тогда давай я тебя провожу?

— Так я и говорю: некуда меня провожать.

— Действительно… — сказал Новосильцев. — Ну, будь здоров! А костюмчик ты носи, пусть это будет как бы память о нашей встрече. Ты ничего человек, гражданин бич, я отвечаю, — положительный человек. Только вот философия у тебя завиральная — чистый идеализм. Я буду говорить откровенно, ты уж не обижайся: прохиндеи бичи, алкоголики и полные прохиндеи. Неужели ты и вправду подумал, что Аркадий Новосильцев может забичевать? Да он скорее выроет всех своих предков до тр… сейчас… до тринадцатого колена, чем будет собирать пустые бутылки и похмеляться одеколоном!

Пашу Божия эти слова задели. Сначала он собрался в отместку тоже сказать что-нибудь обидное Новосильцеву, но потом передумал и решил ему по-хорошему объяснить, что-де даже в качестве прохиндея и алкоголика средний бич олицетворяет собой протест против диких благосостоятельных суеверий. Впрочем, ему тотчас пришло на ум, что всякие теории, исходящие от человека в лохмотьях, пахнущих машинным маслом, должны прозвучать неизбежно и именно завирально.

— И билет ты зря отдал, — вдруг сказал Новосильцев с видимой неприязнью. — Дурак ты, дурак!..

— Зря, — согласился Паша.

Сколько русских рассказов народилось благодаря железнодорожному транспорту, то есть сколько художественных идей и просто строптивых мыслей в разное время ни драпировалось путевыми знакомствами, а также купейными разговорами, которые у нас почему-то обязательно венчаются моралью и станцией назначения, я вынужден навязать читателю еще один, так сказать, железнодорожный рассказ. Тут уж ничего не поделаешь, поскольку занимательное знакомство, одинаково лестное и для нашего национального самосознания, и для наших форм социального бытия, о котором пойдет речь в этом рассказе, действительно совершилось в вагоне электропоезда, следовавшего из Загорска в Москву, как сейчас помню, 11 сентября позапрошлого года. Я, может быть, и рад был бы опереться на какую-то более свежую обстановку, но что было, то было; вообще, сочиняя рассказы, я всегда ориентируюсь на действительность, так как для меня очевидно, что наша жизнь — это чистой воды художественная проза.

Итак, 11 сентября позапрошлого года я сел в электричку и, чтобы скоротать время до отправления, принялся за газету. Кстати замечу, что газеты я читаю «от корки до корки» и на все четыре полосы у меня уходит максимум полчаса. В тот раз я даже уложился минут в пятнадцать, хотя мне попалась мудреная статья о похищении целого молокозавода, и, когда я уже дочитывал прогноз погоды на 12 сентября, напротив меня поместилась одна старушка. То, что это была не наша старушка, я понял с первого взгляда. Она представляла собой сухонькое, седенькое, какое-то надтреснутое существо в замечательно белом плаще и в очках с цепочкой, придававших ее лицу нечто лошадиное, гужевое. Я решил: должно быть, это американская старушка, из тех, что сто лет бьются как рыба об лед, чтобы на сто первом году проехаться по Европе. По причине того нервно-приветливого отношения к иностранцам, которое нам привили еще в петровские времена, мне очень захотелось с этой старушкой поговорить. Я светски посмотрел ей в глаза, улыбнулся, кашлянул и сказал:

— Хау ду ю файнд рашн чечиз?

— Чего-чего? — спросила она.

Я смутился. На лице у старушки было явно американское выражение, то есть такое выражение, будто, кроме нее, никого на свете не существует, но это свое «чего-чего» она произнесла совершенно так, как его произнесли бы, скажем, в цветочных рядах на площади Ильича.

— Я говорю, как вам понравились наши церкви?..

— Церкви как церкви, — сказала старушка, — обыкновенные церкви; я в этой архитектуре, честно говоря, ни бум-бум.

Затем она внимательно посмотрела мне в глаза и добавила:

— Да вы небось подумали, что я иностранка? Я кивнул.

— Нет, с одной стороны, я действительно иностранка, но, с другой стороны, стопроцентная русская. Я ведь в Калининской области родилась, в Старицком районе, деревня Тычки.

Электричка дернулась и поплыла вдоль перрона. «И правда, — подумал я, — чего бы она поехала в электричке, если бы была полная иностранка?»

— Но как раз перед войной я очутилась на Украине, и в сорок третьем году меня угнали в Германию. Поэтому я через два года оказалась гражданкой Соединенных Штатов, так как нас освобождали союзники и мне сделал предложение один американский артиллерист. Я тогда, несмотря ни на что, убедительная была девка — кровь с молоком!

В эту минуту к нам подсела компания из четырех человек. Двое немолодых мужиков в каких-то безобразных соломенных шляпах, вообще одетых оскорбительно неопрятно, стали решать кроссворд, а двое мужиков помоложе, один из которых, судя по интонации, наверное, был какой-нибудь некрупный руководитель, затеяли горячий и маловразумительный разговор.

— Ну вот, — продолжала моя старушка, — с тех пор я там у них и живу. Город Маунт-Вернон, штат Иллинойс.

— Стало быть, — сказал я, — вы там живете без малого сорок лет, как же вы до сих пор по-английски-то не выучились говорить?

— Ну почему, — как-то квело возразила моя старушка. — Немного по-ихнему я кумекаю. Но, правду сказать, с мужем я сорок лет разговариваю на пальцах.