Абраша - читать онлайн книгу. Автор: Александр Яблонский cтр.№ 81

Дорогой друг Семен Бенцианович!

Благодарю Вас за Новогоднее поздравление. Не могу спокойно смотреть на календарь. Будто вчера я писал поздравительную открытку Александру Сергеевичу – моему любимому и незабвенному учителю – великому представителю нашей науки – ан, нет, не вчера, более шестидесяти лет прошло, жизнь пролетела. Часто ловлю себя на том, что, подходя к зданию нашего истфака, ищу глазами своих соучеников и преподавателей, которые давным-давно покинули наш бренный мир, но кажется, что выйдут они из знакомого до мельчайшей выбоинки парадного подъезда, раскланяются, приподнимая свои шляпы… Они живут со мной и во мне… Простите, уважаемый коллега, это – обычные стенания людей моего возраста. Понимаю. Но иногда и постенать приятно. Итак, спасибо. Надеюсь, Марк Николаевич передал Вам мои наилучшие пожелания. С наступившим Новым годом!!!

По поводу Вашей аспирантки, милейшей Ирины Всеволодовны. Хотя я, как Вы догадываетесь, чуть более силен в археологии и источниковедении, но и с историей Руси знаком немного. Смутным же временем увлекался в молодости, главное же, с Александром Сергеевичем беседовал, более того, в горячих спорах пребывал. И вот что интересно, Сам А. С. Лаппо-Данилевский!!! – высказывал мысли, сходные с некоторыми мыслями Вашей даровитой аспирантки. Короче, отличную Вы поросль готовите, дорогой мой Семен Бенцианович! Ваша Ирина Всеволодовна прекрасно ориентируется в источниках, виртуозно переводит, она обладает широтой мышления, даром полемики, свежим взглядом на, казалось бы, азбучные истины. Могу многое расшифровать, детализировать, но, думаю, Вы и сами превосходно понимаете достоинства и потенцию Вашей ученицы как настоящего ученого. Данная ее статья заслуживает самой высокой оценки и вполне пригодна к публикации. С некоторыми оговорками. Причем эти оговорки относятся не только к статье, но и к общему строю мыслей и взглядов Вашей ученицы.

Не знаю, как подступить… Как Вы догадываетесь, я – стреляный воробей. Но дело не только в моем опыте и, следовательно, осторожности. Так сложилась жизнь, что не только чистой «академией» занимался. В 20-х годах сотрудничал с Петроградским историко-революционным архивом, работал консультантом в институте Ленина (позже М.-Э.-Л.-С.), третье издание трудов В. И. Ленина готовил, и «Историю СССР» писал, и многим другим занимался. Посему прекрасно, как и Вы, дорогой Семен Бенцианович, знаю то, о чем Ваша ученица и не догадывается. Это естественно. Разный жизненный опыт, разный возраст, разные убеждения. Мои – сформировались тогда, когда, думаю, родители Ирины Всеволодовны под стол пешком ходили – с 15-го года, как-никак, рядовым был в Действующей армии, прошел Революцию – и принял ее, бескомпромиссно и бескорыстно разделял и разделяю ее идеалы (практику – не всегда!). Менять эти мои убеждения и взгляды я, естественно, не намерен, как и не намерен полемизировать с юной коллегой по самым широким «вопросам бытия», которые ею трактуются несколько иначе. Это чувствуется по мелким, но характерным деталькам. Я хочу только предостеречь ее – через Вас. И предостеречь не только от неприятностей, которые могут постигнуть ее как в стенах нашей Alma Mater, так и вне их. В конце концов, это ее выбор, и она, как любой порядочный человек – а она, бесспорно, порядочнейшая личность! – должна платить за свои убеждения, за свои «ненормативные взгляды». За всё в жизни надо платить. Меня более волнует то обстоятельство, что некоторая «идеологическая зашоренность», «свежий взгляд» как самоцель, полемический задор вопреки фактам – всё это может помешать ей стать настоящим ученым, для которого, как кажется, самое важное – постижение объективной истины, накопление и всестороннее осмысление фактов. Ирина же Всеволодовна чуть-чуть грешит максимализмом, категоричностью, бескомпромиссностью. Она мне действительно симпатична. Поэтому хотелось бы, чтобы эти качества остались бы на уровне «чуть-чуть»… Если же они разрастутся, прощай наука, далее начинается публицистика не очень высокой пробы.

Во-первых, то, что необходимо выкинуть. Без раздумий.

– При чем здесь Бокасса? Для красного словца? Из желания «лягнуть»? – Кого? Даже, если бы И. В. писала работу о каннибализме (это на истфаке-то?!), пассаж «… как, впрочем, известный любитель человечины, друг Советского Союза Президент Центрально-Африканской республики Жан-Бедель Бокасса » (с.12–13) – неуместен и, главное, неверен. С нами он находится в обыденных государственно-политических отношениях, не более того. Его визит в СССР в 1970 году был рутинным дипломатическим актом. Нашим союзником он никогда не был, его, скорее, притягивает «Движение Неприсоединения» и Запад – Франция, естественно, в первую очередь, где он учился и воевал под знаменами де Голля. И другом он является не наших руководителей, а представителей французской элиты, в частности, Валери Жискар д’Эстена, входящего в «ближний круг» Помпиду. Слухи же о его «нетрадиционной» ориентации в еде – только слухи, никем и ничем не подтвержденные. Но даже, если всё это – правда, какое это имеет отношение к трагедии Смутного времени? Цель пассажа одна – уколоть власть имущих. Я – категорический противник этого, ибо попахивает «фигой в кармане», что несимпатично в принципе и недопустимо в научном труде.

– Голод и случаи каннибализма в Ленинграде. Каждый из нас потерял близких. Самых близких, умерших от голода в блокаду. Посему даже намек на спекуляцию здесь неуместен. Если аналогии и имели бы место (хотя о каких аналогиях может идти речь, ибо события разделены столетиями и, главное, несопоставимыми обстоятельствами), их надо было отсечь по соображениям морали и нравственности, которые весомее научных резонов. Далее, лично я не располагаю сведениями, думаю, И. В. также ими не располагает, во всяком случае, она не приводит никаких документальных свидетельств о «режиме питания» А. Гоньсевского, С. Жолкевского, того же О. Будзило или Эразма Стравиньского. Утверждение Вашей аспирантки о том, что польские лидеры терпели такие же лишения, мучения и т. д., как и рядовое рыцарство, психологически оправданно – всегда в экстремально боевых условиях быт офицерства и солдат сближался, вспомним, хотя бы, отступление русских войск в 1812 году и, вообще, – все кампании начала ХIХ века, когда русские офицеры – будущие декабристы – вплотную общались с солдатской массой, проникаясь ее реальной жизнью, постигая ее реальные проблемы. Однако в данном конкретном случае утверждение И. В. никак и ничем не подкреплено. Тем более оно неуклюже и неверно в своем развитии: «…В отличие от руководства, к примеру, осажденного Ленинграда, которое питалось изысканными деликатесами и баловало себя отборным французским вином, в то время, как тысячи ленинградцев умирали от дистрофии, то есть от крайнего истощения, то есть от голода» (с. 50). О том, как питался тов. Жданов и его окружение мы знаем только по слухам ( возможно, правдивым!), но слухи в науке «не работают» (замечу в еще одних скобках, что, даже при наличии документальных подтверждений, я бы не советовал И. В. к этому вопросу обращаться – не нужно !). Еще, для сведения аспирантки. Вином «отборным французским» не баловались – вино, уникальное, кстати, действительно хранилось в специальных подвалах, но руководство Л-да решило хранить его до Победы, чтобы поднести товарищу Сталину. Решение было ошибочным, так как это вино обладало целебными качествами и могло бы спасти многих советских людей в осажденном городе, к тому же, когда после войны его открыли, оно оказалось скисшим… Так что « они » его не пили . Это – к слову. Даже в мелочах нужно опираться только на точные факты.

Страница