Адаптация - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Былинский cтр.№ 116

– Я сейчас… – встаю и выхожу в соседний зал, где в окна вплетаются вьющиеся растения, на ветках которых расцветают красные цветы.

В зале за одним столом сидят несколько девушек, как только я вошел, они сразу посмотрели на меня.

– Пс-с, – зовет одна из них меня, смуглая креолка с мелкокучерявыми волосами, связанными сзади хвостиком. – Ойе, мучачо!

Девушка подошла ко мне. Погладив меня по руке, она что-то с улыбкой хрипло произносит – перевода не требуется. От нее пахнет красными цветами.

– В следующей жизни, – сказал я по-английски, – хорошо? А в этой жизни я люблю одну женщину.

– А я хочу, чтобы ты на один час полюбил меня, мучачо, – хрипло смеется кубинка. – Это стоит всего тридцать конвертируемых песо.

– Не могу, мое сердце занято.

– Твое сердце так сильно занято? – девушка изумленно выкатила глаза. – Дай мне двадцать песо, и я освобожу твое сердце на час.

Я отрицательно качаю головой и развожу руками, показывая, как сильно занято мое сердце.

– Пока, большое сердце! – улыбаясь, помахала мне рукой кубинка и отошла к своей компании подружек.

Я вернулся к Лизе – возле нее стояли и разговаривали двое парней. Увидев меня, они отошли, один из них многозначительно показал мне знак «ОК».

Вечером, проходя по одной из улиц в районе Кафедрального собора, мы услышали музыку и увидели танцующих людей. Латиноамериканская мелодия звучала из стоящего на земле музыкального центра с колонками, рядом танцевали десятка два человек, среди них были и взрослые, и подростки, и совсем маленькие дети. Лиза тоже начала танцевать, и я тоже. Сначала мне было не по себе, но потом я увидел, как танцует Лиза: самозабвенно, без напряжения, отвернувшись от всего мира, в том числе и от меня, и в то же время любя и меня, и мир. Каждый удар ритма, каждый взлет голоса поджигал Лизу, и она, объятая этим то затухающим, то вновь вспыхивающим невидимым пламенем, пульсировала телом в такт музыке. Сгореть можно не только в болезни или в жизни – но и в танце. Танец – величайший способ слияния человека с океаном жизни и в то же время беспрестанное ныряние в себя самого. Одиночество и неодиночество одновременно. Сошествие небесного танцующего огня на людей, которые поджигают в танце себе подобных. Я уже не замечал своего тела, оно само совершало пульсирующие движения, словно дышало отдельно от меня. Когда музыка закончилась, все, в том числе и мы с Лизой, стали аплодировать, высоко подняв руки над головой.

К нам подошел загорелый пожилой мужчина в шортах и белом гуевере.

– Россия? – спросил он по-русски.

– Да…

– Первый раз в Гаване?

– Первый.

– Меня зовут Хосе. У меня жена русская, она в прошлом году умерла. Сейчас я живу со старшим сыном и его семьей. Дом у меня большой, места всем хватит.

Выложенный из серых каменных плит дом Хосе был похож на перенесенное из кинофильма жилище Дона Хуана. На балконах стояли статуи испанских рыцарей, в гигантских каменных вазах росли цветы – красные, желтые, синие. Я спросил Хосе, сколько нужно ему заплатить, чтобы жить здесь.

– Я не возьму денег, – сказал Хосе; мы поднимались по широким каменным ступеням на террасу его дома. – Вчера выехали итальянцы, они хорошо заплатили. Мне хватит, амиго. Пусть это будет маленький подарок богу революции.

– Революционному богу? – удивился я.

– Есть у меня в доме такой бог, – заулыбался Хосе и хлопнул меня по плечу, – увидите, амигос. Мой дом еще испанцы строили, ему триста лет. Мне его отдали за революционные заслуги брата.

– А кто ваш брат? – спросила Лиза.

– Он был с Че Геварой в Боливии, его тело не нашли. Нас было четверо в семье, я самый младший, брат был самый старший, скульптор.

Мы поднялись на верхний этаж и вошли в просторную комнату с большими окнами и высоким потолком – мастерскую скульптора. По краям, на полках или на полу, стояли маленькие и большие скульптуры из мрамора, гранита, глины, красного, черного дерева. Большей частью они напоминали доисторических животных, черепах, рыб, песчаные барханы, гигантские руки, глаза, кораллы. Но были и портреты известных исторических личностей, выполненные более или менее реалистично. Например, лица Энгельса, Маркса и Ленина были отлиты в пене поднявшейся и застывшей морской волны из бронзы.

Посередине мастерской, на небольшом деревянном помосте, стоял кусок красного гранита высотой метра три. Он был едва обработан и смутно напоминал изображение человека по пояс.

– Это последняя работа Орландо, моего брата, – сказал Хосе. – Он хотел изваять всемирного революционера. Но долго думал, как он будет выглядеть. И тогда, то ли в шутку, то ли всерьез, стал называть свою недоделанную работу «Бог революции». А потом Че позвал его за собой в Боливию. Орландо хотел отказаться, потому что очень хотел доделать свою работу. А потом сказал мне: если мне суждено вернуться, значит, я доделаю. Если нет – значит, бог революции должен остаться таким.

Вечером мы ужинали на террасе в окружении белых статуй конкистадоров. Ели черную фасоль, рис, кукурузные лепешки и лангуста в томатном соусе.

– Я думаю, – сказал Хосе, – брат знал, что сделать портрет бога революции невозможно. Если бы он даже вернулся из Боливии – он бы не смог доделать свою скульптуру.

– Но ведь, – возразил я, – все-таки изображают Христа…

– Потому что он есть. А бога революции, в которого верил брат, не существует. Он воображение, хаос, который мы наделили именем бога. Вот команданте Че можно изобразить. У брата были его портреты. Сейчас они у Фиделя и в Национальном музее хранятся.

– А почему вы думаете, – спросила Лиза, – что бога революции не существует?

– Знаете, амигос, в настоящего Бога я тоже как-то не верю. Знаю, что он есть – но не верю в него. В его справедливость. Вера, моя жена, которая умерла, говорила, что у вас самое лучшее время было в шестидесятые годы, когда не надо было думать так много о деньгах, как надо думать сейчас. У нас на Кубе тоже так было. Но вам хуже, чем нам. Вы слишком угрюмые, не понимаете, что стаканчик рома, сигара, хорошенькая девчонка, вот такая, как твоя Лиза, амиго, могут спасать не хуже проповедей. Не обижайся, у нас принято делать комплименты хорошеньким девчонкам. И не волнуйся, у меня тоже красивая девушка есть, – Хосе рассмеялся.

– Я не волнуюсь, друг, – улыбался я. – А где твоя красивая девушка?

– Она придет вечером. Ее зовут Хуанита. Днем она работает на фабрике сигар. Тайно продает сигары туристам, таким, как ты. Я ей не запрещаю, хотя знаю, что она ворует и продает. Она хочет быть самостоятельной, моя Хуанита, и когда-нибудь уйдет от меня. Но я не обижаюсь. Здесь, на Кубе, вообще никто ни на кого не обижается. Есть жизнь – мы живем. Не будет – и жить не будем. Жизнь – самое совершенное произведение искусства, говорил мой брат Орландо. Ею надо любоваться как картинами или скульптурами в музее. Хуаните двадцать лет и ее фигура – лучшая скульптура, которую я когда-либо видел.