Оклендская полиция начала расследование и быстро вышла на французский след. Франкоговорящая «швейцарская» чета несколько дней назад брала напрокат автофургон, и его видели возле «Рейнбоу уорриер». Французский экипаж яхты предъявил таможенникам новенькие паспорта, и, хотя мужчина назвался фотографом, никаких фотокамер на борту не оказалось.
Была объявлена тревога, а 12 июля «швейцарская» парочка досрочно вернула фургон в пункт проката, потребовав возвратить плату за неиспользованные дни. Пока агенты ждали денег, явилась полиция и арестовала парочку. Быстрая проверка обнаружила, что «мсье и мадам Тюранж» на самом деле агенты ГУВБ — Мафар и Приер.
Несколькими днями позже подозрительная яхта «Увеа» была остановлена австралийцами, но они не имели полномочий на задержание экипажа, и его спасла подоспевшая французская субмарина, которая затопила яхту, а с ней и все концы ушли под воду.
Несмотря на растущее число доказательств, французское правительство упорно отрицало факт причастности к инциденту и даже распространило слухи о том, что взрывы — дело рук британской секретной службы, МИ-6. Но после двух месяцев решительного «нет» французскому премьер-министру Лорану Фабиусу пришлось признать, что oui
[126]
, Франция виновата, — и полетели головы: ушел в отставку министр обороны Шарль Эрню, а глава ГУВБ, Пьер Лакост, был уволен.
А тем временем в Новой Зеландии Мафар и Приер признали себя виновными в массовом убийстве и были приговорены к десяти годам тюрьмы, но французы скоренько вызволили их из заключения. Угрожая запретом на поставки новозеландских товаров в Евросоюз, Франции удалось репатриировать двух осужденных на французский атолл, где к Приер присоединился ее муж. Мафар «заболел» и был возвращен во Францию, а Приер забеременела и вскоре последовала за ним. К маю 1988 года, менее чем через три года после подрыва судна, оба агента зажили свободной жизнью.
Однако, по иронии судьбы, потопление «Рейнбоу уорриер» привело к тому, чего Франция больше всего боялась. «Гринпис» надеялась привлечь внимание мировой общественности к французским ядерным испытаниям, и теперь эту тему вынесли на первую полосу все крупные газеты, а к ним присоединились остальные средства массовой информации. Франция даже была вынуждена «пожертвовать» более 8 миллионов долларов «Гринпис» в качестве возмещения ущерба. Между тем Новая Зеландия из тихой нации превратилась в активного противника ядерных испытаний и стала близким союзником малых тихоокеанских государств, эффективно помогая слабым протестным движениям сформироваться в единую мощную силу. Ядерные испытания на Муруроа были остановлены, и, если не считать серии взрывов в 1995 году, на атолле с тех пор царит тишина.
Французам все-таки удалось кое-как сохранить лицо. Руководитель операции Диллэ и так называемый волонтер «Гринпис» Кристина Кабон вышли сухими из воды, а имена тех, кто минировал судно, нигде не прозвучали.
Дело закрыто, понадеялись французы.
Ан нет, потому что уволенный глава ГУВБ Пьер Лакост создал бомбу замедленного действия. В 2005 году газета «Монд» напечатала разоблачение: оказывается, сразу после взрывов Лакост написал отчет о том, как получил личное указание от президента Миттерана, который мастерски изображал негодование, когда услышал о провале операции и нелепых попытках сохранить ее в тайне. Наконец-то виновник нашелся.
И потом, в 2006 году, когда социалистка Сеголен Руаяль готовилась к соперничеству с Николя Саркози в предвыборной гонке, поползли слухи, будто старший брат Руаяль, Жерар, был одним из тех двух парней, которые крепили мины к корпусу корабля. Правда, все обвинения он категорически отверг. Французам стало вдвойне неловко, оттого что источником этих слухов стал другой брат кандидата на пост президента, Антуан.
В общем, хотя и прошло более двадцати лет с тех печальных событий, эхо двух взрывов, утопивших «Рейнбоу уорриер», еще звучит, и довольно громко, в коридорах французской власти.
Глава 22
Пытаясь игнорировать прошлое
…В том числе некоторые королевские промахи, которые доказывают, что мы ничему не научились за прошедшие 1000 лет
В начале 1990-х годов отношения между Францией и англоговорящим миром, казалось, потеплели. Открытие туннеля под Ла-Маншем в 1994 году словно символизировало это сближение.
Давняя мечта Наполеона наконец стала реальностью, и теперь, вместо того чтобы летать или плыть по морю, как когда- то силы вторжения, путешественники могли просто нырнуть под воду и вынырнуть уже на территории соседа. Случился, правда, мелкий дипломатический конфуз, когда стало известно, что лондонский пересадочный терминал будет находиться на станции Ватерлоо, но большинство французов лишь пожали плечами, отмахнувшись от этого исторического щелчка.
Такая близость оказалась неожиданностью и для французов, и для бриттов. Это было сродни тому, как если бы давних супругов вновь уложили в одну постель после долгих лет пребывания в отдельных спальнях, когда каждый мог с удовольствием вытягиваться во всех направлениях на собственном матрасе. Возникал вопрос: станут ли они пихаться коленями и локтями или предпочтут уютно устроиться в объятиях друг друга? И кому тогда достанется одеяло? Этот вопрос вставал все острее, когда под то же одеяло нырнули американцы, предлагая развлечься втроем…
Спустя всего несколько месяцев после открытия туннеля под Ла-Маншем французы воздвигли стену. Не для защиты от последствий глобального потепления — это был культурный и языковый барьер для приливной волны английского языка, которая (как им казалось) смывает французский язык с лингвистической карты мира.
Как мы уже знаем из предыдущей главы, Франция долгое время с подозрением косилась на рок-н-ролл, и в августе 1994 года французский министр культуры и французского языка протолкнул закон, призванный остановить англо-американское вторжение раз и навсегда.
Министр Жак Тубон сам не относился к тем людям, кого можно назвать человеком высокой культуры: это был политический карьерист, выпускник элитарной французской Национальной школы администрации (НША), правая рука Жака Ширака в годы работы последнего в различных министерствах. Тубон так же подходил для руководства министерством культуры, как и для управления железными дорогами, налоговым департаментом или избирательными кампаниями Ширака.
Вступив в должность министра в 1993 году, он произнес речь, в которой заявил о своем желании продвигать «культуру, которая делает из каждого человека ответственного гражданина». Для большинства из нас эта фраза звучит как набор слов, но для французских политиков, хорошо знакомых с НША, это был образец административного красноречия; другие министры произносили точно такие же речи, разве что заменяя «культуру» словами «армия», «атомная энергия» и «сыр».
Одной из первых инициатив Тубона стала, как и следовало ожидать, реорганизация крупных культурных учреждений, таких как Лувр, Национальная опера и Национальная библиотека, и везде он расставлял на ключевые должности «соратников». Разумеется, из той же НША.