Форточка с видом на одиночество - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Барановский cтр.№ 21

Заказал кофе и «апфельштрудель». Это все, что я понял в меню. А только что я шел по старой улочке Дюссельдорфа. Дождь бился о брусчатку. Брусчатка блестела. Рейн был в тумане. Люди прятались под полусферами зонтов, как грибы. И город был такой черно-белый, кинематографичный. И я шел и думал о чем-то непростом. Ощущал, как все это стремительно ускользает в прошлое, просачиваясь сквозь сито настоящего. Думал об ускользающем времени. Ускользающей жизни. Потому что только за границей понимаешь это в полной мере. Когда озираешься по сторонам и каждая улочка неожиданна: неизвестно, как она называется, какими домами застроена и сколько от нее тянется других улочек. А когда бредешь давно исхоженными маршрутами и все знаешь наперед, то время размазывается, как масло по бутерброду. Ведь ты давно уже здесь ходишь. Может, всю свою жизнь. И еще долго будешь ходить теми же улицами. И не услышишь этого пронзительного колокольного звона, сорвавшегося с остроконечной кирхи где-то в Дюссельдорфе. Часы пробили полдень или какое-то другое время суток. И понимаешь, что это время уже прошло. Полдня пролетело или даже больше, а ты и не заметил, как оно превратилось в прошлое. В твое прошлое.

Как перевести мне это на немецкий? «Гутен таг…»

Закончились сигареты – так часто и нервно я курил.

– Гутен таг, – сказал я фрау в ларечное окошко. – Цвай «Мальборо».

И она меня поняла. И мне стало приятно. Всегда приятно, когда тебя понимают, а особенно когда ты далеко от родных мест и совсем один в чужой стране, в чужом городе, на чужой улице, и даже сигарет у тебя нет – такой ты одинокий.

А одиночество говорит без акцента в России, Германии, Израиле… Везде.

И потом во всех немецких кафе я только и заказывал, что кофе и «апфельштрудель». Так прошли полтора месяца. Стоит ли говорить о том, как я теперь ненавижу эти «апфельштрудели».

А вернувшись в Москву, я пошел в ресторан и заказал супу горохового, омлет с помидорами и водочки – сто пятьдесят. И только тогда почувствовал себя дома. Так сильно, как никогда еще дома я не чувствовал себя дома. И время потекло привычно, по-домашнему уютно. И я ни о чем больше не жалел. Разве только о том, что не владею никаким иностранным языком. Но дома время течет не так стремительно, как за границей, и кажется, все еще успеется, потому что жизнь такая длинная, такая длинная…

БЕЗ ЯЗЫКА

Как-то в Израиле меня познакомили с одним старым евреем. Он спросил меня:

– Do you speak english?

– No, – сказал я. – My english so bad.

– Иврит?

– No.

– Идиш?

– No, – вздохнул я.

– Фрэнч?

– No, – вздохнул я еще тяжелее.

– Дойч? – не унимался он, унижая мое человеческое достоинство и оскорбляя мой интеллект.

– No.

– А я не говорю по-русски, – сообщил он в финале, надолго испортив мне настроение.

И тогда я сказал себе, что непременно выучу английский.

Я до сих пор себе это говорю.

Один американец, прилетевший в Москву ранней зимой, сразу же купил себе шапку в Шереметьеве-2. Он жутко замерз уже по дороге из самолета в здание аэропорта. И вот он купил первую попавшуюся шапчонку и тут же нахлобучил ее на свою беспечную американскую голову и вышел на улицу. Какой-то предупредительный гражданин на стоянке такси подошел к нему и, улыбаясь, сказал:

– Ярлык! – указывая взглядом на бирку, свисавшую с шапки за ухом у иностранца.

Американец воспринял это как приветствие и, улыбаясь, радостно повторил:

– Ярлик, ярлик!

Потом он сел в такси. В машине работала печка. Стало жарко. Он снял шапочку с ярлыком, расстегнул куртку. Он не знал слова «жарко» и тем более слова «печка». Не понятно вообще, о чем думают эти американцы, прибывая в наши края. И тогда, любезно обращаясь к водителю, он сказал:

– Солнце!

Водитель, смотря в беспросветную, обложенную тучами серость зимнего дня, вяло произнес:

– Да…

Водитель долго уже работал водителем и повидал на своем веку всяких пассажиров со странностями. Так что он не сильно удивился.

Иностранец, подумав, добавил:

– Много солнца.

«Сколько сумасшедших вокруг!» – подумал таксист и, вздохнув, сказал:

– Ага…

Очень сложно без языка любому человеку в чужой стране. Но наши люди в силу природной смекалки все же более находчивы, чем какие-нибудь там американцы.

Мне рассказывали, как две русские девушки приехали в Испанию отдыхать. И там какие-то испанцы попросили их приготовить пельмени. Отправились в магазин. Им надо было купить говяжьего и свиного фарша. Но они не знали никакого языка, кроме русского.

Тыча пальцем в фарш за витринным стеклом, одна из них спросила продавца:

– Му-у-у?

Тот утвердительно кивнул.

– А хрю-хрю? – спросила девушка.

В Германии мне рассказывали, как одна наша соотечественница пришла в супермаркет, чтобы купить курицу. Супермаркет огромный и курица средних размеров в нем не сразу отыщется. А как «курица» по-немецки, женщина еще не успела выучить. Тогда находчивая дама взяла упаковку яиц и обратилась к первому встреченному продавцу с вопросом:

– Где их мама?

А еще одна барышня только приехала в Германию, и, видимо, от нервного напряжения у нее стали выпадать волосы. И она испугалась, что скоро так совсем облысеет. А лысой женщине гораздо сложнее адаптироваться в новой стране. И вот она пришла в какой-то косметический салон. Дергает себя за оставшиеся еще волосы и приговаривает: «Ауф видер зеен. Ауф видер зеен. Ауф видер зеен».

Ее поняли, дали какую-то мазь, сказали, что надо втирать каждый день, и так же жестами только в обратном порядке показали, что волосы будут к ней возвращаться, приговаривая: «Гутен таг. Гутен таг. Гутен таг».

БАНКА С ГВОЗДЯМИ

Однажды, уже перед самым отъездом родителей, я засиделся на кухне до глубокой ночи с книжкой в руках. Квартира была уже практически пустой. Мебель – какую продали за бесценок, какую раздарили. Всюду стояли упакованные сумки. Голоса множились, налетая на голые стены. Наша маленькая квартирка в кооперативной хрущевке тоже была уже продана. Новые жильцы ожидались со дня на день.

Здесь я вырос. У меня была отдельная комната: два на три метра. Сделанная отцом стенка с секретером, тумбочка для постельного белья, стул и диванчик, с которого у меня к восемнадцати годам стали свешиваться ноги. Вот и вся обстановка.

Примерно в том же возрасте, когда я перерос свой старенький диван, я познакомился с Машей. Она жила в доме напротив. Ее окно смотрело на мое. Мы разговаривали с ней по «видеотелефону» – я стоял с трубкой у своего окна, она – у своего. Потом она вышла замуж и уехала в Израиль. После этого я перестал расти. Хотя мне не помешало бы еще несколько сантиметров. Напротив стали жить чужие люди, с которыми я не разговаривал по «видеотелефону». И вообще смысл смотреть в окно был утрачен.