Плач юных сердец - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Йейтс cтр.№ 29

А потом наступил сезон охоты на оленей. В округе Патнем закон запрещал ходить на оленя с винтовкой, можно было стрелять только из ружья, и скругленные носы пуль, торчавшие из тугих бумажных патронов, смотрелись так жутко, что большинство охотников, должно быть, не слишком старались преследовать зверя. Майкл с Томом не старались вообще: все утро они болтали, гуляя по лесу, или подолгу отдыхали, пристроившись где-нибудь с ружьями на коленях.

— Девушки тебе никогда не присылали восхищенные письма по поводу стихов?

— He-а. Не случалось пока.

— А неплохо бы, правда? Влюбляется в тебя какая-нибудь красотка, пишет волнительное письмецо; ты отвечаешь и назначаешь где-нибудь встречу. Требует серьезной подготовки, но в результате, может, что-нибудь и выйдет.

— Ага.

— У меня один раз почти получилось. Почти. Девица сходила на какую-то мою выставку в галерее и пишет: «Я чувствую, что у вас есть что мне сказать, а быть может, нам обоим есть что сказать друг другу». Типа того. Я не смутился — и хорошо, что не смутился. Написал ей, попросил прислать фотографию — и тут начались проблемы. Она снялась в тени какого-то дерева, так что лица почти не видно, — хотела, наверное, чтобы получилось художественно, но без толку: малюсенькие глазки, губки поджатые, курчавые волосы дыбом — ну, не полная, конечно, уродина, но страшила еще та. Сплошное разочарование. И все бы ничего, если бы я не представил себе уже совсем другую девушку. Господи, что с нами делает воображение!

В другой раз Нельсон жаловался, что он теперь редко когда вырывается из дому, — разве что журнал «Форчун» закажет иллюстрации.

— Одно удовольствие этим заниматься: работа легкая плюс можно куда-нибудь съездить. В прошлом году они отправили меня на юг Техаса зарисовать нефтяные вышки. И все бы ничего, но местные парни, которые должны были всюду меня возить на джипе, почему-то меня невзлюбили, и я никак не мог понять, что этим двоим не нравится. Все время называли меня «живописцем»: «Чарли, съездишь покажешь живописцу пятую?» или «Думаешь, живописцу на сегодня хватит?» — и так все время. Потом как-то мы сидим обедаем в столовке для дальнобойщиков, они начинают обсуждать свои семьи, и я к слову говорю, что у меня четверо сыновей.

Ты бы видел, что с ними стало! Челюсти отпали. Сразу совсем другое отношение — стоило только сказать «четверо сыновей». Видишь, они в большинстве своем думают, что «художник» автоматически значит «пидор», и винить их в этом, наверное, не стоит. Короче, после этого они не знали, как мне угодить. Все время проставлялись, быстро вспомнили, как меня зовут, расспрашивали про Нью-Йорк, угорали над моими шутками. Думаю, они готовы были мне уже и девушку найти, но времени не оставалось. Надо было улетать, черт возьми.

В последний день оленьего сезона, когда они, как утомленные боем пехотинцы, тащились домой к завтраку с оружием на плечах, Том Нельсон сказал:

— Не знаю, что со мной такое было в детстве. Замедленное развитие. Чем я только не занимался: читал, играл на барабанах, дурью маялся с этими оловянными солдатиками, а надо-то было трахаться.

Как-то вечером Люси провозилась с посудой дольше обычного, и когда она вышла в гостиную, приглаживая выбившийся из прически локон, было понятно, что сейчас она скажет нечто неприятное.

— Майкл, — начала она, — я решила, что мне нужно обратиться к психологу.

У него как будто сдулись легкие — дышать стало почти невозможно.

— Вот как! — сказал он. — Зачем?

— Да ни за чем таким, что можно было бы объяснить, — сказала она. — Если бы это было что-то конкретное, я объяснила бы.

И он тут же вспомнил, с каким раздражением она заявила ему по поводу абстрактно-экспрессионистской живописи в бостонской галерее, названия которой уже и не припомнить: «Если бы он мог это сказать, ему не нужно было бы писать картину».

— Ну да, но я имею в виду — то, что ты хочешь обсудить с психологом, связано с нашим браком? — спросил он. — Или тут что-то другое?

— Тут… все сразу. Текущие проблемы и то, что идет с самого детства. Я вдруг почувствовала, что мне нужна помощь, вот и все. В Кингсли есть некий Файн — говорят, хороший; я уже записалась к нему на вторник. Думаю, буду ходить два раза в неделю. Мне просто хотелось, чтобы ты знал, потому что было бы странно что-то от тебя скрывать. И разумеется, о деньгах можно не беспокоиться — я буду платить из своих.

Так что во вторник вечером он должен был стоять у окна и смотреть, как она уезжает. Конечно, был шанс, что она быстро вернется назад, взбешенная вопросами психолога или его тоном, однако куда вероятнее было то, что теперь по вторникам и пятницам она будет исчезать в мир секретов, которые не может ему доверить, будет все больше отдаляться, испарится и ускользнет от него.

— Папа, — обратилась к нему Лаура, когда они остались вдвоем, — а что такое дилемма?

— Ну, это когда ты не можешь решить, как тебе поступить. Например, тебе хочется пойти на улицу поиграть с Анитой Смит, но по телевизору идет интересная программа, и посмотреть ее тебе тоже хочется. Вот перед тобой и возникает дилемма. Понятно?

— А… — сказала она. — Понятно. Хорошее слово, правда?

— Это уж точно. Подходит для самых разных ситуаций.

Когда на округ Патнем обрушивались особенно сильные снегопады, Энн Блейк по четыре-пять дней не могла договориться, чтобы расчистили подъездные дорожки. По утрам Майкл с Лаурой, взявшись за руки и дрожа от холода или смеясь, тащились сквозь заносы к остановке школьного автобуса, и компанию им всегда составлял Гарольд Смит с детьми. Гарольд нес на руках Кита, своего сына-инвалида. «А ты, приятель, с годами легче не становишься», — повторял он; девочки тащились сзади. Как только дети устраивались на остановке — жалкие и потерянные, с покрытыми инеем шарфами, в негнущихся уже варежках и резиновых галошах, — Гарольд торопливо прощался, потому что до станции нужно было отмахать еще полторы мили, и в редакционные дни Майкл отправлялся вместе с ним. Они быстро шагали, время от времени останавливались и, наклонившись, сморкались на снег; разговаривали сурово, по-товарищески.

— Знаешь, Майк, прикольная вещь семья, — сказал как-то Гарольд.

Дувший ему в лицо ветер подхватил облачко пара и унес его за спину.

— Живешь годами и даже не знаешь, на ком женат. Загадка какая-то.

— Ага, — сказал Майкл. — Точно.

— Чаще всего это вроде и без разницы, как-то выкручиваешься, справляешься; потом появляются дети, дети растут, и довольно быстро только из-за них и держишься, чтобы не заснуть раньше времени.

— Ага.

— А бывает вдруг посмотришь на эту девушку, на эту женщину, и подумаешь: в чем суть? Как так получилось? Почему она? Почему я?

— Да, Гарольд. Я понимаю, о чем ты.

К весне 1959 года Майкл вдруг ощутил, что снова открывает для себя поэзию. Выход второй книги принес одни разочарования: рецензий было немного, критики в основном высказывались прохладно, но теперь у него вырисовывался новый сборник, и он обещал стать превосходным.