Флорентийская чародейка - читать онлайн книгу. Автор: Салман Рушди cтр.№ 61

В деревне не осталось ни одного, кто не превозносил бы ее до небес. Охальник-дровосек Гальоффо давно забыл, что говорил о них обеих как о ведьмачках, которых хорошо бы трахнуть. Теперь он взирал на них с почтительным восхищением, исключавшим всякую мысль о плотских утехах. Местные кавалеры братья Фрозино объявили, что желали бы соединиться с красавицами супружескими узами. Оставалось неясным, состоит ли кто-нибудь из двух женщин в законном браке с Аргальей, но если это так, то они не собираются оспаривать его права. Если же выяснилось бы, что он холост, то братья заранее решили не ссориться и время от времени обмениваться женами. Дураков, подобных братьям Фрозино, в деревне больше не отыскалось, но все, включая женщин, утверждали, что благородные девицы очаровательны.

Если тут и примешалось колдовство, то оно наверняка было самого что ни на есть положительного свойства. Флорентийцы были прекрасно осведомлены относительно всех подлых приемов, которыми пользовались ведьмы того времени. Они вызывали злые силы, заставлявшие порядочных мужчин совершать неблаговидные поступки; колдовали с фигурками и иглами, чтобы насылать горе и болезни; вынуждали мужей бросать работу и делали их своими верными рабами. Однако ни принцесса, ни ее фрейлина не были замечены в применении черной магии. Если в их поведении и было что-то необычное, то это не вызывало никаких мрачных подозрений. Да, всем хорошо известно, что ведьмы любят бродить по лесам, однако прогулки обеих женщин под сенью дубов умиляли селян. Эпизод с найденной ими мандрагорой не получил широкой огласки, хотя странное дело: после этого Макиа, как ни искал в том месте, не нашел ни малейшего следа этого растения, так что они с Аго уже начали сомневаться, было ли все на самом деле.

Считалось, что ведьмы весьма склонны к запретной однополой любви, однако никого, включая самоё хозяйку дома Мариетту Корсини, не озадачивал тот факт, что женщины предпочитали спать в одной постели. «Просто им, наверное, так удобнее», — заплетающимся языком сказала она мужу, и Макиа сонно покивал, словно человек, хвативший лишнего за ужином. Любому было известно, что ведьмы обожают совокупляться с дьяволом, но в Перкуссине дьяволы не объявлялись, и никто не прибывал из ада в дыме и пламени домашнего очага, и никого из них не видели ни на крыше таверны, ни на колокольне. То была эпоха охоты на ведьм, и во время судилищ многие весьма уважаемые городские дамы вдруг начинали признаваться в отвратительных деяниях, в попытках завоевать сердца добрых людей с помощью заговоренного вина и ладана, а также менструальной крови или воды, налитой в череп мертвеца. И хотя вся Перкуссина действительно души не чаяла в принцессе Кара-Кёз и ее Зеркальце, эта любовь, за исключением разве что сексуально озабоченных близнецов Фрозино, носила чисто платонический характер. Даже лопоухий Аго, который, как сам сказал, решил любить принцессу до гробовой доски, в то время не мечтал о том, чтобы стать ее возлюбленным. Просто обожать ее на расстоянии уже казалось ему блаженством.

Среди тех, кто впоследствии исследовал восхождение к власти Флорентийской Чародейки, наибольшего внимания заслуживает труд Франческо Пико делла Мирандолы, племянника знаменитого философа Джованни, под названием «La strega ovvero degli inganni dei demoni» — «Ведьма и происки дьявола». Он пришел к заключению, что дурман всеобщего восторга, обволокший Перкуссину и быстро расползшийся по соседним местечкам, таким как Сан-Касциано, Валь-ди-Песа, Импрунета, и далее — в Биббионе, Фалтиньяно и Спедалетто, стал результатом очень сильных магических чар, силу которых решили испытать в новой среде обитания. С помощью тех же чар ей впоследствии удалось покорить и столицу. Слава, опередившая ее появление там, обеспечила тот благожелательный прием, который в других обстоятельствах мог бы перерасти во враждебность. Тот же Франческо сообщает, что когда Аргалья вернулся, чтобы ее забрать, то обнаружил у дома Макиавелли большую толпу сельчан, лица которых восторженно светились, словно произошло чудо или перед ними вдруг явилась сама Пресвятая Дева. Когда же на пороге дома показались пышно разодетые, убранные драгоценностями Кара-Кёз и Зеркальце, все, не сговариваясь, опустились на колени, будто ожидая благословения. И они его получили: принцесса, не произнося ни слова, одарила всех улыбкой и легонько взмахнула рукой. Когда кавалькада скрылась из виду, Мариетта Корсини, словно очнувшись от долгого сна, огляделась, громко вопросила, с чего это людям взбрело в голову топтаться на ее земле, и велела им немедленно разойтись. Как пишет Франческо, «селяне пришли в себя и никак не могли взять в толк, отчего все они оказались на этом месте. В недоумении почесывая головы, они стали расходиться — кто домой, кто в поле, кто в лес или к себе на мельницу».

Другой авторитет, Андреа Алкато, который считал, что от ведьм и их пособников спасают травяные настои и вегетарианство, видел в «перкуссинском инциденте» следствие неумеренного потребления в этой области мясной пищи, что способствует галлюцинациям и разгулу воображения. Бартоломео Спина в своем труде «De strigibus» — «О ведьмах», написанном спустя десять лет после сего знаменательного события, дошел до того, что предположил, будто Кара-Кёз довела всех жителей Перкуссины до состояния сатанинского исступления и вынудила их принять участие в черной мессе. Это обвинение мы полагаем абсолютно несостоятельным, ибо оно не подтверждается ни историческими документами, ни свидетельствами очевидцев.

* * *

Въезд в город нового военачальника — кондотьера Антонио Аргальи, прозванного Турком, сопровождался шумными праздничными церемониями, которыми так славится Флоренция. На площади Синьории был сооружен деревянный замок, вокруг которого разыграли целое действо с участием сотни «осажденных» и трех сотен «атакующих». Потешный бой происходил, разумеется, без применения настоящего оружия, но сражавшиеся так вошли во вкус, с такой страстью работали палками и забрасывали друг друга битым кирпичом, что после битвы многие оказались пациентами больницы Санта-Мария Нуова, где некоторые из них, к несчастью, испустили дух. На площади устроили нечто типа корриды, после чего тоже были покалеченные. Наконец туда же, на площадь, выпустили двух львов, которые, по замыслу устроителей, должны были загнать и загрызть черного жеребца, но конь не поддался панике: он стал яростно отбиваться от первого льва и гнал его от здания купеческой гильдии до самого центра площади. Кончилось тем, что царь зверей, поджав хвост, забился в самую гущу зелени, после чего второй категорически отказался от поединка. Этот эпизод посчитали за благое предзнаменование. Подразумевалось, что конь символизирует Флоренцию, а львы — ее многочисленных врагов: французов, миланцев и всяких прочих, откуда бы они ни явились.

Затем, после этих торжеств, в город вступила процессия. Сначала показались восемь платформ на колесах, где расположились актеры, представлявшие немые сцены победных походов великого воителя древности Марка Фурия Камиллы, которого называли вторым основателем Рима. Они изображали многочисленных пленников, взятых им во время осады Вейи две тысячи лет тому назад. Эти сцены должны были демонстрировать огромную добычу победителя: оружие, ткани и слитки серебра. За платформами следовали массы поющих и танцующих людей и четыре отряда милиции в полном вооружении, с пиками наперевес. (Обучать милицию поручили четверым гигантам-швейцарцам, поскольку своим искусством владения копьями швейцарская пехота держала в страхе весь мир. Всего лишь после двухдневных тренировок прогресс в обращении с этим оружием у милиции был замечен всеми.) Наконец показался и сам Аргалья. По правую и левую руку от него ехали сплетники-швейцарцы, сразу за ними, меж двух дам, — серб Константин. Шествие замыкала сотня янычар, вид которых заставил сердца зрителей замереть от ужаса. «Наш город теперь может спать спокойно! — раздались крики. — Наши защитники непобедимы!» С тех пор за ними так и осталось прозвание «непобедимые». Герцог Джулиано, приветствовавший их взмахом руки с балкона Палаццо Веккьо, казалось, был доволен тем, что народ одобряет предпринятые им шаги. У его племянника Лоренцо, наоборот, вид был мрачный. Аргалья поднял голову, взглянул на обоих Медичи и понял, что с младшим нужно быть предельно осторожным.