Клоун Шалимар - читать онлайн книгу. Автор: Салман Рушди cтр.№ 68

Слезы у Бунньи высохли окончательно.

— Еще, пожалуйста, я не понимаю, — наконец выговорила она. — Зачем нянька?

Слова еще не успели слететь с ее губ, как в глазах своей благодетельницы она прочитала ответ.

— Ты знаешь сказку про Румпельштильцхена? — глядя куда-то вдаль, спросила Пегги Офалс. — Ну да, не знаешь, конечно. Вкратце дело там вот в чем: жила-была когда-то мельникова дочка, и один из этих злокозненных сказочных принцев сказал ей такие слова: «Если ты к утру не превратишь вот эту солому в золото, то умрешь». Ты и сама знаешь таких типов, как тот принц, милочка. Они тебя испоганят или отрубят тебе голову — для этих принцев-убийц жизнь и смерть человека ничего не значат. Могут свободно сделать и то и другое — и испоганят, и голову снесут с плеч, а то и вообще будут тебя трахать, пока тебе голову отрубают… Прости, я отвлеклась. Так вот: ночью, когда она сидела одна-одинешенька в башне замка и роняла горькие слезы, в дверь постучали, и перед ней предстал крошечный человечек. «Что ты мне дашь, если я это сделаю за тебя?» — спросил он. И знаешь ли, он действительно это сделал: три ночи подряд он превращал солому в золото, и мельникова дочка осталась жива, и вышла замуж за сказочного принца, и родила дитя. Глупая! Как можно выходить замуж за типа, который способен убить, не моргнув глазом! Что ж, Шехерезада ведь тоже согласилась стать женой кровожадного Шахрияра. По глупости женщине нет равных. Взять, к примеру, хоть меня. Я тоже вышла за своего злокозненного принца, а он взял и убил мою любовь. Но о нем ты и сама всё знаешь, я совсем забыла про это, извини, ради бога. Так на чем я остановилась? Ах да: в одну распрекрасную ночь карлик вернулся. «Ты знаешь, за чем я пришел», — сказал он. Его-то и звали Румпельштильцхен.

Они были одни. Одни — не считая того, чего отчаянно желала каждая. В комнате повисло молчание — черное, глухое безмолвие, полное безысходности. Но лицо Маргарет Роудз-Офалс было страшнее самого молчания: на нем появилось выражение злого торжества.

— О-фалс, — раздельно выговорили губы Матери Пегги. — Фамилия ее отца — Офалс. И зовут ее — Индия. Милое имя, к тому же вполне соответствующее истине. Вопрос происхождения — один из самых важных. Индия Офалс — вполне подходящий на него ответ. Что касается второго по важности вопроса об этической стороне дела, то на него ей придется искать ответ самой.

— Нет! — вскрикнула Бунньи. — Не хочу!

Ладонь Пегги легла ей на голову.

— Ты получаешь то, чего хочешь: ты не умрешь, и ты вернешься домой. Но нас тут двое, милочка. Не поняла? Надо, чтобы остались довольны мы обе. Вот так-то. Знаешь, в ночь перед отлетом в Индию мне приснился сон, будто я уеду отсюда с ребенком. Мне снилось, будто у меня на руках маленькая девчушка и я пою ей песенку, которую сама для нее придумала. И потом, пока я возилась здесь с детишками, то все время ждала, когда у меня будет собственное дитя. Уверена, ты меня понимаешь. Всегда хочешь видеть мир не таким, как он есть. И цепляешься за надежду до последнего. А потом все-таки смотришь в глаза правде. Ну так давай это и сделаем. Я не могу иметь своих детей, это ясно. По разным причинам — возраст, а теперь еще и развод. А что у тебя? Тебе нельзя оставить ее при себе. Она тебя утянет вниз, ты погибнешь, а значит, погибнет и она. Усекла? А со мной она будет жить как королева.

— Нет, — упрямо повторила Бунньи, прижимая к себе ребенка. — Нет, нет, нет!

— Вот и прекрасно, — проговорила Пегги Офалс. — Очень рада, что ты согласилась. Нет, серьезно, очень рада. Просто в восхищении. Я знала, что ты станешь благоразумной, как только тебе всё хорошенько объяснят. «Рэтетта, милая Рэтетта, не сыскать тебя краше, обойди хоть полсвета!» — направляясь к дверям, мурлыкала она песенку, придуманную тогда во сне.

Теперь перед нами экс-посол Максимилиан Офалс, на время выпавший из Истории. Человек в немилости, несомый бурными водами 1968 года мимо Пражской весны, мимо «Magical Mystery Tour» [26] , Tet Offensive [27] и парижских пертурбаций, мимо бойни в Мэй-Лае, событий на Гроссвенор-сквер и немецкой террористической группы «Баадер — Майнхоф», мимо трупов Мартина Лютера Кинга и Бобби Кеннеди, мимо О. Дж. Симпсона и Никсона. Бурный океан событий, могучий и равнодушный, сомкнулся над головой Макса и потопил его, как топил всех неудачников. Перед нами Макс, легший на дно, человек-невидимка, человек из подполья, попавший в сумеречный мир, где обитают такие, как Эдгар Вуд, — мир отвергнутых и отверженных, мир ящериц и змей; в место, где живут разоблаченные разоблачители, брошенные любовники, проигравшие вожди и разбитые надежды. Перед нами Макс, бродящий среди огромных холмов из выкинутых на свалку Истории тел, странствующий по горным отрогам Поражения. Однако и тут, в обретенном им новом мире безвестности, Макс снова оказался человеком, опережающим время: ибо именно в эту безвестную почву были заложены семена будущего: время невидимого мира скоро наступит: время антилогики — иначе говоря, логики, непонятной до поры, когда анонимные, невидимые армии станут скрытно сражаться, решая судьбу планеты. Таким людям, как Макс, всегда есть применение. И Макс его найдет. Он станет одним из создателей и этой, новой, эпохи до тех пор, пока прошлое не даст последний звонок, оповещая о конце пьесы, и Смерть не явится к нему в облике красивого мужчины вроде Меркадора или Уддхама Сингха, который от имени женщины, когда-то любимой ими обоими, попросит дать ему работу.

Воздух состоял из крошечных ледяных иголочек. При каждом вдохе они, прежде чем растаять, царапали ей горло, но для Бунньи, когда она стояла на взлетно-посадочной полосе военного аэродрома в Эластик-нагаре, эти уколы были сладки, как первый привет родного дома. «О, снежная красота, как я могла покинуть тебя!» — горестно подумалось ей. Она зябко передернула плечами и этим жестом словно стряхнула с себя Дели и стала прежней. Со дня отъезда из Пачхигама мать перестала являться ей во сне. «Призрак, и тот разумнее меня», — подумала она, и у нее возникло страстное желание улечься в снег и заснуть тут же, на бетоне, чтобы поскорее снова увидеться с мамой Пампуш: она наверняка уже ждет не дождется своей Бунньи. Арендованному для перелета «фоккеру» под названием «Ямуна» — в честь славной реки — позволили приземлиться на полосе для боевых самолетов, подальше от любопытных глаз, по специальному указанию из Дели — у Пегги-мата везде были свои люди. В Дели Бунньи сажали в самолет, который стоял в самом дальнем углу зоны отправления на аэродроме Палам. Во избежание истерики ее подкормили снотворным, однако едва маленький самолет, набрав высоту, полетел к северу, ощущение пустоты на коленях, где недавно лежал ребенок, страшной тяжестью навалилось на нее. Эта тяжесть отсутствовавшего тельца, пустое пространство баюкавших рук отзывались тупой, невыносимой болью. И все же нужно было стерпеть. Самолет достиг перевала Пир-Панджал, по спирали стал набирать высоту и вдруг без всякого предупреждения стремительно ухнул в воздушную яму на две тысячи метров. Она дико вскрикнула. Дважды самолет поднимался, дважды камнем падал вниз, и каждый раз пронзительно кричала Бунньи. Пир-Панджал считался воротами в Долину, и Бунньи чувствовала, что ворота не хотят открываться перед ней. Тяжесть отсутствовавшего ребенка стала так велика, что самолету не хватало мощности, чтобы перенести ее через хребты. Горы отталкивали Бунньи, веля ей убираться прочь вместе со своим грузом. Только у них ничего не получится. Ради возвращения домой она покинула дитя и не допустит, чтобы горы стали на ее пути. Когда самолет пошел на третий заход, Бунньи собрала всю оставшуюся волю и отогнала от себя дитя-призрак. «Не было никакого ребенка, — твердила она. — Не было у меня дочки. Я возвращаюсь к мужу, и ничто не оттягивает мне руки». Коленям, рукам стало легко, тяжесть пропала, самолет набрал высоту. Она сделала это — выкинула ребенка и заставила подниматься самолет! Да, в этот раз он не ушел в штопор, и под его брюхом поплыли горные вершины, где бушевал снежный буран. Вслед за тем внизу в накидке из пушистого снега стала видна и сама Долина. Когда самолет пошел на посадку, ей показалось, что она видит Пачхигам и его жителей, стоящих на улицах, задрав головы, и машущих ей.